Сыскное бюро Ерожина

Как правило, Фридрих Эдуардович выходил из спальни не раньше десяти. Иногда, как на утро после юбилея, позволял себе поваляться подольше. Но это случалось не часто. Обычно в одиннадцать он уже сидел за своим секретером и работал. После пробуждения, Мюллер не завтракал, а ограничивался чашечкой крепкого кофе. Нормальный завтрак профессор позволял себе после часа. К телефону по утрам профессор не подходил. Он его просто отключал и до часа дня и связи с внешним миром не имел. Но сегодня Фридрих Эдуардович бегал к телефону с раннего утра. Снимая трубку, он ждал звонкого голоса Норы. Но она не звонила. Профессор пытался работать, но в его голове, кроме мыслей о прекрасной голубоглазой девице, ничего не крутилось. Сосредоточиться Мюллер не мог. К трем его ждали в Бакрушинском музее. Но Фридрих Эдуардович связался с научным отделом и, сославшись на недомогание, встречу отложил. Как назло, трезвонили беспрерывно. Мюллер старался не говорить подолгу, чтобы не занимать телефон. Он боялся, что Нора не сможет прозвониться. К вечеру настроение профессора стало портиться. Он целый день не вылезал из халата и кроме завтрака в час дня, не ел. Аппетит у профессора пропал. В восемь раздался звонок в дверь. Мюллер сорвался с кресла и как мальчик, побежал в прихожую. Но взглянув в глазок, вздохнул и нехотя открыл. В дверях стоял искусствовед Капланов. Юрий Витальевич тремя годами моложе Мюллера жил этажом ниже и иногда поднимался к профессору на вечерний чай. Капланов слыл одним из лучших знатоков древнерусского искусства и имел в своей квартире удивительную по набору редкостей, коллекцию икон.

– Прости Фридрих, что без звонка. Подумал, загляну по стариковски. Придусь не в пору, прогонишь. Я ведь, не обидчивый.

Профессор заставил себя улыбнуться, и провел соседа в гостиную. Капланов покосился на кресло, на которое указал хозяин, но садиться не стал.

– Хорош у тебя Филонов. – Сказал он, подойдя к картине.

– Так ты, авангард, Юра не жалуешь. – Припомнил хозяин.

– Нет, к Филонову я отношусь с симпатией. В его живописных крассвордах просматривается русская школа. Он от иконы много взял и это лучшая сторона в его поисках. – Задумчиво возразил Капланов: – Кстати, ты не приценивался? Во сколько на сегодняшний день тянет эта картинка.

– Я свою живопись не продаю. Какое мне дело до рынка? – Поморщился Мюллер.

– Подохнешь, Фридрих и все растащат. Ты хоть подумал, что собираешься делать со своим наследством? – Бесцеремонно заявил сосед.

– Признаться, не думал. – Грустно усмехнулся Фридрих Эдуардович.

– Напрасно. Ты не Кащей бессмертный и сколько веревочке не виться, кончик есть. – Философски напомнил Капланов.

– Ты пришел мне сообщить эту новость? – Проворчал Мюллер. Обычно, манера Капланова называть вещи своими именами, профессору импонировала. Но сегодня прямолинейные намеки соседа, его начинали раздражать.

– Не вставай на дыбы. Мы с тобой старики. Смотрю я на твою прекрасную коллекцию живописи, и профессионально переживаю за ее будущее. Я то свои иконки уже Третьяковке отписал. А пришел я полюбопытствовать, как тебе балетик. Мне все «ухи» прожужжали. Кто хвалит, кто поносит. А тебе я верю. Костюмы мой ученик накрутил. Поделись впечатлением с соседом. Ходить или не расстраивать свой тонкий организм? – Вопрошал сосед.

Мюллера вопрос смутил. Они с Юрием Витальевичем знали друг друга давно и секретов в оценках событий творческой жизни друг для друга не делали. Но Мюллер видел лишь часть первого действия. Остальное время он обнимался с Норой и на сцену не смотрел. Профессор никогда не позволял себе общих фраз. Поэтому не знал, как выкрутится:

– Мне стыдно признаться, но я большую часть балета проспал. – Соврал он, наконец.

– Прекрасно, значит, не пойду. Поспать дешевле и удобнее дома. – Расхохотался искусствовед.

– Ты меня не понял. Я после юбилея не выспался, и в ложе меня сморило. – Выкручивался Фридрих Эдуардович.

– Ладно, не крути мне яйца. Желаешь дипломатничать, делай это с другими. – Вытирая слезы платком, попросил Капланов: – Все, исчезаю. Внучка обещала заглянуть. Давно Дашку не видел. – Вместо прощания проговорил сосед и направился в прихожую.

– Сколько же лет теперь Даше? – Спросил Мюллер, провожая Юрия Витальевича.

– Двадцать пять две недели назад отметила. Первый юбилей. – Не без гордости ответил Капланов.

– Черт, когда же она успела? – Искренне удивился Мюллер и с грустью подумал, что Нора годиться ему во внучки.

– Я тебе говорю, скоро подохнем, поэтому прикинь, пока в ящик не заколотили, что с твоей прекрасной живописью будет. – Еще раз напомнил Капланов и, шурша шлепанцами, поплыл вниз по лестнице. Мюллер закрыл за ним дверь, и не успел вернуться в гостиную, как зазвонил телефон:

– Ты меня совсем забыл? – Услышал профессор звонкий молодой голос.

– Нора, как хорошо, что ты позвонила. Я очень ждал твоего звонка. – Искренне обрадовался Мюллер.

– Фридрих, ты остаток недели очень занят? – Спросила Нора.

– Для тебя я свободен всегда. – Не задумываясь, признался старик.