Сжечь врагу сердце

– Боже, что ты с собой сделала… – Эдгар ошеломленно оглядел мои истерзанные красные руки. – ты не подумала о свои родителях? Обо мне? Да если бы ты умерла, я бы не простил себе это! Я бы…прибил самого себя…

– За что?

– За то, – громко сглотнул парень, – за то, что не смог вовремя спасти тебя.

Он прижался к моей груди. Я чувствовала, как его трясло…он действительно боялся меня потерять…и мне стало так стыдно за случившееся…

– Эдгар, – из глаз полились слезы. – прости меня.

Я хотела обнять его, но руки настолько болели, что пошевелить ими не могла.

Эдгар посмотрел мне в глаза:

– Давай мы вместе накажем эту суку? Пусть страдает она. Но не ты.

Я молча смотрела ему в глаза.

– Саша, она добивается этого. Добивается того, чтобы ты сделала это. Она специально тебя так сильно опозорила, чтобы ты не смогла больше жить с этим…но мы должны не дать ей победить.

Я хотела уйти из жизни, дабы сделать себе легче, перестать жить дальше, терпя унижения и издевательства, теряя контроль над собой от ужасных мыслей и воспоминаний, которые будут преследовать меня еще десятилетиями и не отпускать в покое. Я сломалась из-за Леры и хотела дать ей победить. Я не хотела быть твоим врагом. Но ты им меня сделала сама, в своей голове.

"Но мы должны не дать ей победить".

Глядя Эдгару в глаза, видя, какое там кипело отчаяние, и как продолжали трястись его руки, я не выдержала и произнесла:

– Не должны. Не должны.

Он обнял меня, и только сейчас я дала себе разрешение закричать от кипящей боли.

Глава 40

Не спала всю ночь, не могла сомкнуть ни глаза. Кто бы мог подумать, что обычная научная конференция закончится именно таким образом?.. Закончится часом моего позора?..

Я не имела ни малейшего представления, как дальше жить с этим воспоминанием. Есть ли смысл идти мне в университет? Будет ли мне там хоть кто-то рад?

Никто не будет…Зачем я себя обманываю?

Вчера пришлось ехать в больницу. Эдгар перепугался, что мои руки либо покроются уродливыми шрамами, либо в открытые раны попадет инфекция, которая заставит вообще ампутировать конечности. Врачи зашили глубокие порезы. Швы больно надавливали и тянули кожу. Я не понимала, как, но Эдгар так убедительно врал. Меня, суицидницу, спас. Объяснил врачам, что я не вены вскрыть хотела, а просто сильно упала и стерла кожу с рук. Они ему поверили. Иначе боюсь, отправили бы на прием к психиатру. Хотя, может и не поверили. Зашили быстро руки и молча отпустили домой. Сказали, через неделю нужно прийти и снять швы.

Я напилась успокоительным и обезболивающим, дабы сделать себе немного легче. Удалось уснуть всего лишь на два часа. Но раны через бинт продолжали кипеть болью.

Утром меня разбудил звонок с неизвестного номера. Я взяла трубку и услышала суровый голос:

– Александра? Вам звонит ректор ВУЗа. Немедленно явитесь в мой кабинет. Жду вас в десять утра.

На часах было семь утра. Голос у ректора был очень злобный. Я ощутила подкрадывающийся страх. Разговор был явно не хорошим…явно произойдет что-то неприятное…

Эдгар спал, как убитый, и будить его не стала. Завтракать тоже не хотелось. Даже глотка воды не сделала. Совершенно не было желания что-либо делать. Но я должна сегодня явиться в университет…

Написала Алене сообщение, что не смогу ее проводить до поезда. Ее ответ был с пониманием: "Ничего страшного, главное, чтобы у тебя все наладилось".

Потихоньку оделась, пытаясь не вызвать прилив мучительной боли в руках и в одиночестве поехала в университет, ощущая, как кипело от волнения сердце.

***

У кабинета ректора уже сидел Вовка. Парень выглядел растерянно и потерянно. Нервно стучал пяткой по полу, игнорируя даже пятна от отпечатков пальцев на линзах своих очков.

Что он тут делает? Неужели его тоже зачем-то вызвали?

Он молчал, я тоже. Бросала на парня взгляд. В его глазах отражен испуг, на лице – застывший ужас. Пальцы на руках его слабо тряслись…Видимо, он тоже натворил что-то плохое…

Из кабинета вышла секретарша и бесстрастным тоном сказала:

– Мирошниченко, Самойленко, Иван Петрович вас уже ждет.

Я сделала глубокий вдох и вошла в кабинет. Вовка зашел следом за мной.

Ректор университета, Иван Петрович, седовласый мужчина шестидесяти девяти лет, широкий и крепкий с толстым подбородком и маленькими светлыми глазами, сидел за своим широким отполированным столом. Мужчина пронзил нас недовольным взглядом. Я чувствовала, как он был не рад нас видеть…Он едва сдерживал гнев. Сжимающие в тонкую линию губы прямо рвались раскрыться и обрушить на нас свою ярость.

Коленки от испуга затряслись. Вовка опустил глаза на пол – ему было ужасно за что-то стыдно. Парень с головы до ног залился густой краской.