Сжигая мечты

Наблюдая за тихим садом, я замечаю внизу папу. Несмотря на жару, на нем наглухо застегнутая рубашка, пиджак и галстук, а начищенные до блеска туфли утопают в мягкой траве. Папа с кем-то разговаривает, но тень от куста жасмина почти полностью скрывает его собеседника. Скорее от скуки, чем из любопытства, я подаюсь вперед, прислушиваюсь. В этот момент папин собеседник смеется и у меня перехватывает дыхание. Глеб. Господи… Разумеется, он тоже здесь.

Не желая быть пойманной, я делаю шаг назад. В который раз думаю, что стоило остаться дома, не приезжать. Половица протяжно стонет, и Глеб вскидывает вверх лицо, глядит точно на меня. Словно знает. Медленно, лукаво улыбается. Волосы у него теперь короче и на тон светлее, плечи – шире, он заматерел, но в остальном мало изменился.

На ветру шелестят ленты, из распахнутых в сад окон гостиной доносится тихая музыка. Глеб молча смотрит на меня и от этого его взгляда у меня в животе разливается тепло. Знакомое, пугающее ощущение. Сглотнув, я поспешно отступаю еще на шаг, и больше не вижу ни куста жасмина, ни высокой фигуры Глеба. Еще один призрак, бродящий по саду, говорю себя я. Ничего более.

Бросив взгляд на разложенное на кровати платье, я решаю, что пора спускаться. Это как оторвать пластырь или прыгнуть с разбегу в прозрачную глубину карьера: один шаг, короткий миг полета – и все позади.

Первый этаж уставлен цветами в напольных вазах, а потолок украшен фонариками в форме звезд. В глазах рябит от обилия фиолетового с золотом: перила лестницы, потолочные балки, и даже ручки дверей украшены атласными лентами разной длинны. Тут и там они колышутся в потоках воздуха от работающих над головой вентиляторов. В других обстоятельствах это, пожалуй, выглядело бы красиво, но сейчас, глядя на ленивое покачивание праздничных лент, я думаю о скользких водорослях в темной речной воде.

Это странно – вот так наблюдать за ними со стороны. Оба красивые, веселые и очевидно влюбленные: Линда в воздушном платье цвета лаванды, выгодно оттеняющем ранний загар, и Стас в бледно-сером костюме. Смеясь, Линда то и дело закидывает голову назад, а его ладонь, будто приклеенная, не покидает ее поясницы, словно моя сестра нуждается в поддержке. Словно Линда вообще когда-либо нуждалась в поддержке или одобрении. И все же, они красивая пара, с этим не поспоришь. В других обстоятельствах я бы порадовалась.

В других обстоятельствах я не стояла бы в углу гостиной, одетая в тесное кружевное платье, от которого у меня зудит кожа, а спина покрыта испариной, с лицом, горящим под слоем тонального крема. То и дело я ловлю на себе мамины хмурые взгляды и без слов знаю – ей не нравится, что я держусь в стороне, не пытаясь хоть с кем-то поговорить или даже улыбнуться. Два бокала назад я об этом переживала, но теперь меня окутало благословенное безразличие.

Фоном играет подходящая случаю музыка. Кругом слышен смех и разговоры, по просторной гостиной перемещаются человек пятнадцать гостей – только родственники и близкие друзья. Завтра народу будет в разы больше: на торжество и последующий банкет молодожены пригласила едва ли не пол города! Где-то между первым и вторым бокалом шампанского, я слушала мамины переживания по поводу недостаточного количества мест в церкви, кивая в нужных местах, пока папа рядом молча жевал бутерброд с лососиной.

Стоит отметить, что только моя мама умеет возмущаться в пол голоса, сохраняя на лице приветливую, лучезарную улыбку: флорист подвел с цветами, и вместо вожделенных сестрой гортензий, будут белые розы; ведущий упрямится с программой, настаивая на традиционном выкупе, а Линда считаем это страшно старомодным; свидетель так веселился на «мальчишнике», что теперь под его левым глазом красуется расплывчатый синяк, неловко замазанный толстым слоем тонального крема.

Плевать я на это хотела, честное слово!

Прислонившись к оконной раме и наполовину скрытая огромным букетом белых роз, я украдкой наблюдаю за некогда знакомыми, а теперь совсем чужими мне людьми: соседи, одноклассники, друзья и коллеги родителей. Есть тут и те, чьи лица я вижу впервые, что, однако, не мешает и тем, и другим бросать на меня долгие, полные любопытства и жалости, взгляды.

Я делаю большой глоток шампанского, стремясь смыть скопившуюся в горле горечь. Подобные взгляды – одна из причин, почему я так и не вернулась. Их жалость столь же очевидна, сколь и противна.

Пять лет назад, поступив в университет, я оставила родительский дом наивной, восторженной девчонкой, с полными карманами надежд. Уезжая из маленькой Дундаги1 в Ригу, я крепко держала за руку любимого человека, а на пальце у меня горел тонкий золотой ободок, словно обещание.