Сжигая мосты

Я оглядывал комнату в поисках улик преступления, шагая на кухню, но ничего не нашёл. Пока Вероника варила кофе по моей просьбе, я вглядывался в её лицо, пытаясь найти в нём ответы на свои вопросы, но она хорошо скрывала свои эмоции. Я хотел проверить, способна ли Вероника на ложь, и спросил её, почему во дворе нет её машины. Она слегка смутилась, сообщая, что ездила к Лизе и оставила её там. Внутри я немного расслабился – пока Вероника говорила правду, но также я знал, что эта ещё не вся правда и боялся услышать её. Но язык сам продолжал спрашивать, а Вероника продолжала говорить правду.

Когда же я, не выдержав прессинга ревности, спросил, есть ли у неё что-то, что она скрывает от меня, я получил такой ответ, который можно было лишь сравнить с ударом в пах без предупреждения – она целовалась с Власовым!

Первое мгновение я не мог поверить своим ушам, но Вероника выглядела такой расстроенной и виноватой, что сомнений не осталось – я слышал то, что слышал. Моё мужское самолюбие завладело мной, я, не говоря ни слова, встал и стремительно вышел на улицу, направляясь к своей машине, пока Вероника что-то кричала и пыталась меня остановить.

Я завёл машину, зажёг фары и уже было выжал сцепление, чтобы дать заднюю, как вдруг понял, что совершаю очередную глупость под действием эмоций. Если я сейчас уйду, повинуясь гордости, это будет означать только одно – я проиграл, проиграл в самом начале сражения, я сдался, выставив белый флаг и отдав Нику на растерзание Власову. Нет, я не могу вот так сдаться и бросить всё, к чему стремился многие годы. Я слишком много изменил в себе ради того, чтобы быть с ней, слишком многим пожертвовал, чтобы завоевать её, я слишком сильно люблю, чтобы оставить всё вот так.

Я уверенно заглушил мотор, выключил фары и вернулся в дом прямиком в объятья любимой. Мы много говорили, и я чувствовал, она жалеет о случившемся и раскаивается. Я уже точно знал – Вероника хочет быть только со мной, именно сейчас она выбрала меня, а, значит, я сделаю всё, чтобы укрепить её выбор. Плевать на дом, на свадьбу, на общих детей – это всё подождёт. Главное, что она выбрала меня, что ей со мной лучше, счастливей, спокойней и надёжней. И мне всё равно, если у неё остались какие-то чувства к Власову, будь он неладен, я хочу быть с ней, она хочет быть со мной – это главное.

Казалось, всё наладилось. Я успокоился, и наши отношения с Вероникой укрепились под действием признаний и принятия общего решения. Однако наступил её день рождения, и Власов опять нарисовался в деловом костюме и с цветами. Никто не знает, чего мне стоило вытерпеть его присутствие, его блеяние, когда он поздравлял Нику, но я справился.

Когда же мне пришлось отлучиться на кухню для того, чтобы зажечь свечи на торте и напомнить официантам, что его пора вывозить, Власов воспользовался моей отлучкой и, как последний ползучий гад, пытался что-то выяснить у Вероники в узком коридоре возле женского туалета. Когда я наткнулся на них, Власов промямлил что-то о том, что я счастливчик и, развернувшись, уныло протопал в зал. Я смотрел на Нику и не мог понять, что происходит, но у меня хватило мозгов не задавать лишних вопросов. Она выглядела потерянной, разбитой и болезненной. Я тут же среагировал на её просьбу увезти её домой.

Я знал, в таком состоянии ей нужна моя поддержка и моё присутствие, и я остался. Вероника быстро отошла от своего унылого состояния и даже успела удивить меня, щедро одарив меня качественным и чувственным минетом, от которого я чуть было не потерял голову.

Когда же я, витая в облаках от счастья, решил вернуть долг своей любимой и доставлял ей удовольствие языком, с её губ сорвалась фраза, от которой у меня не только пропала эрекция, но почернело сердце.

Я резко оторвался от неё, сев на край кровати и обхватив голову руками, сжимая её с силой, потому что в висках эхом долбилось: «Я так хочу тебя, Марк!». Секунда понадобилась мне на то, чтобы понять – это конец! Чтобы осознать, что всё, что я делал, пошло прахом, потому что она любит его, так всегда было и так всегда будет. Я просто понял, что мне не за что больше бороться, её сердце принадлежит ему, а я устал склеивать разбитые Власовым осколки и довольствоваться одним из них. Это было унизительно, настолько, что меня тошнило в прямом смысле этого слова.

Я уже не понимал, люблю Веронику или ненавижу. В тот момент я ненавидел её, ненавидел за её ложь, ненавидел за то, что дала мне надежду на счастливое будущее в который раз, ненавидел за потраченные зря усилия, ненавидел за то, что она не моя и никогда моей не была, что я придумал себе её образ, вообразил, что она идеал – и влюбился в этот идеал, преследуя его с высунутым языком, словно преданный пёс.