Сжигая запреты (СИ)

Распахнув глаза, я вижу гланды, так кобра орет. И трясет ее, конечно, тотально. Лицо мокрое, но я убеждаю себя, что это брызги воды. Пока не смотрю, наконец, ей в глаза, характерный блеск которых и выдает настоящие причины.

Едва сталкиваемся взглядами, Марина затихает. Лишь рвано выдыхает, когда неуклюже обнимаю. Неуклюже, потому что это действие не несет привычную для меня сексуальную ласку, а служит утешением.

– Ты нарочно?.. – задушенно выдыхает Чарушина мне в плечо.

Дрожит по-прежнему и, должно быть, все еще злится. Но при этом жмется ко мне, обвивает руками шею и самовольно закидывает мне на бедра ноги.

– Нет… – сиплю я, необычайно смущенный. Не то чтобы в шоке от собственных чувств нахожусь. Я их даже разобрать не в состоянии. – Не хотел тебя пугать.

– Честно?

– Честно.

Очень легко говорить, когда можно говорить одну только правду.

– Я чуть с ума не сошла…

– Почему?

– Что «почему», Дань? Я испугалась!

– Почему ты испугалась, Марин?

Ее горячие губы замирают на моем плече. Бурный выдох прожигает мою влажную кожу. Тишина затягивается.

– Можешь сказать, что не знала просто, как после моей смерти добираться домой, – иронично подкидываю идеи для ее спасения.

На самом деле сам себя готовлю к очередному трешаку, который зреет в голове кобры. Вот я вроде как пошутил и тем самым поймал почву перед основным ударом.

– Нет, – толкает Маринка, заставляя меня всем организмом напрячься. – Я испугалась, потому что ты – это ты.

И мое сердце пропускает череду жизненно важных ударов. Я, сука, ощущаю это физически. Оно там, за моей окаменевшей грудиной, буквально подыхает. Чтобы через глубокую паузу сразу на максимальной скорости сорваться и замолотить меня в грудь.

Молчу. Не знаю, что сказать. Да и способен ли выдавить хоть слово… Маловероятно.

Плыву с Чарушиной к берегу в относительной тишине. Все, что есть в воздухе – шум океана и звуки джунглей. Мы их не нарушаем, пока переводим дыхание и восстанавливаем все остальные процессы.

– Заключим перемирие? – полностью оживает Маринка только на берегу. – Только на сегодняшний день. До полуночи. Нам многое нужно сделать. Согласен?

Заторможенно смотрю на то, как она поправляет купальник и выжимает из ткани на сиськах воду.

– Давай навсегда, – нахально выдвигаю навстречу.

Внахлест. Да, мать вашу. Да! Охуенное слово! В любых отношениях шаги должны быть двусторонними.

– Нет, – отрезает Чарушина упрямо. – Навсегда не получится! В том и суть, Дань! Перемирие – это временное прекращение военных действий. Временное! – несколько раз с нажимом подчеркивает. – Принимай на сегодня или… Или дальше – как есть – без перемирия!

Внахлест не работает, ага. Понял, не баран.

– Тогда без перемирия, Марин!

И все же баран…

19

У одного человека не может быть двух сердец.

Итак… Время пришло. Оттягивать полноценную близость больше некуда.

Волнуюсь, безусловно. Страх расправляет крылья. И бьются они уже не просто у меня в груди. Горячими волнами по всему телу расходятся.

Я все продумала лучшим образом. Должно получиться. Он не заметит.

То, что Шатохин отверг сделанное мной в минуту слабости предложение по перемирию – хорошо. Размякать нельзя. Колючая проволока и двести двадцать вольт напряжения – необходимая защита. А я, испугавшись за Даню, вдруг на ровном месте об этом забыла.

Кажется, что делать на острове нечего. Но, к моему удивлению, часы этого праздного безделья пролетают с безумной скоростью. Бесцельно побродив по острову, мы возвращаемся в хижину на обед, который у нас, несмотря на обилие продуктов, как и завтрак, проходит всухомятку. Туалет, душ, и снова мы идем на пляж. Плаваем, пока солнце не сползает к линии горизонта, окрашивая океан в оранжево-красный цвет. Спешить некуда. Можно было бы дождаться полной темноты, но вода вдруг, будто подвергнутая аномальному нагреву, ощущается чересчур горячей. Сердце в панике ускоряется и подгоняет меня на берег.

Шатохин не отстает.

Минуты моей неприкосновенности иссякают.

Я люблю рассказывать, как хорошо умею собой владеть. Но в этот вечер мне это дается с огромным трудом. Держу баланс, упорно гоня пугающее ощущение, что одна секунда слабости спровоцирует полную потерю контроля и, как следствие, катастрофу. Нельзя допустить высвобождения эмоций, с которыми я не смогу справиться.

Иду к дому, впервые испытывая потребность завернуться в полотенце. Вряд ли температура успела снизиться хоть на градус, но мне вдруг становится зябко. Поэтому к хижине я лечу, не разбирая толком дороги. И там, перешагнув порог, сразу же скрываюсь в ванной.

Странно, что тут нет замка. Каждый раз, когда вхожу, приходится полагаться лишь на Данину совесть, которой, как мы знаем, попросту нет.

Впрочем, ему, как позже оказывается, не до меня.