Сжигая запреты (СИ)

– Тебе можно? Скажи, кисуль, тебе можно? – задыхаюсь, но не требую, как обычно. Другие интонации выдаю, потому что и чувствую совсем не то, что всегда. Это не одуряющая похоть. Это… – Это нежность… – задвигаю вслух. – Бог нежности с тобой… Клянусь, я буду нежным, Марин… Очень нежно тебя выебу… То есть… Сегодня я буду тебя любить, Марин… Хочешь? Закрепляем?

– Хочу, Дань… Очень хочу!

Никакой спешки. Никаких рывков. Никакой грубости.

Раздеваю ее медленно. Ласкаю каждый сантиметр тела, от губ до дрожащих колен добираюсь. Соски ее насасываю, пока не распухают и не смягчаются. Красные, крупные, похотливо торчащие – так и манят сорваться на привычную дикость. Но я сдерживаюсь, несмотря на бурлящий внутри меня голод. Неторопливо нализываю ее тело дальше.

– Обожаю твой вкус, Марин… Обожаю твой запах… Обожаю тебя…

Я действительно мог бы ласкать ее бесконечно. Просто касаться, целовать и катать по языку секретный код ее кожи.

Пусть живот у нее ровно такой же плоский, как и всегда, я чувствую, что он тверже обычного. И меня опять-таки этот факт неестественно восхищает.

Добираясь до татухи в паху, где сплелись в единое целое змея и дракон, притормаживаю. Лопатки сводит, когда по спине огненная волна дрожи проносится. Неосознанно вскидываю голову. Сталкиваемся с Маринкой взглядами, и атмосфера вокруг нас еще сильнее сгущается. Становится тяжелой и трескучей.

– Кобра моя… Ядовитая… Брюхатая моя…

– Даня… – пытается возмутиться, но быстро сдается.

– Я хочу ебать тебя бесконечно, Марин… – подаю на самых низких шипящих частотах. – Блядь, я буду это делать бесконечно! Но я буду осторожен. Обещаю, Марин!

Только она приоткрывает рот, чтобы что-то сказать, лезу в него пальцами. Скольжу по влажному языку до самого горла, пока она не сжимает губы и не начинает сосать.

Блядь… Это чертово испытание для моей выдержки. Стояк дергается и идет мелкой пульсацией, когда представляю, что Маринка его заглатывает и облизывает. Если бы мог, то и застонал бы, сука, самолично.

– О, да, блядь… Хочешь мой член, Марин?

– Да…

– Позже, хорошо? Сделаешь? Пососешь? – выпрашиваю, как ребенок конфету.

Сам не замечаю, насколько растет моя одержимость. Я хочу от нее все и сразу. По многу раз. Непрерывно.

– Конечно, Дань… Пососу…

Приглушенный стон, сжатые зубы, и я выдергиваю пальцы из ее рта. Маринка, сопротивляясь, издает громкий чмокающий звук. Я вздрагиваю и смотрю на растягивающуюся нитями слюну. Вздыхаю и, быстро просовывая между этими пальцами язык, слизываю всю влагу, что у нее забрал.

А потом снова склоняюсь над Маринкой и принимаюсь за полировку ее писюхи. Здесь вся моя Чарушина. Чистый концентрат, который дурманит и вызывает зависимость.

– Я люблю делать тебя очень влажной… Чтобы ты аж текла, Марин… Ты тогда очень вкусная… – говорю какое-то время спустя, улавливая внутри ее плоти характерную пульсацию. – И сумасшедшая…

Только после этого ложусь на нее и плавно вторгаюсь внутрь нее членом. Стону весь процесс прохождения, пока не прижимаюсь к мокрой Маринкиной писюхе яйцами. В ослепляющей вспышке удовольствия замираю. Она обхватывает так, будто специально под меня выточенная. По всем параметрам для меня идеальная моя Чарушина.

Слышу свое сердце так, будто мне вскрыли грудь. Изоляции нет. Грохочет без защиты, оглушая и лишая остатков концентрации.

И начинается чувственная раскачка.

С томным срывающимся дыханием. С тягучей дрожью по всему телу. С яркими очагами возгорания по всему организму.

Двигаемся мокро, медленно, гармонично.

Это какая-то новая космическая высота. Планета, на которой я еще не был. Ощущения, которые я еще не впитывал. Эмоции, которые я еще не испытывал. И оргазм, который по охвату взрыва перекрывает все прошлые опыты разом.

Потому как…

У нас с Маринкой все осознанно и все полновесно. Адская идиллия.

32

Мы едины. Мы органичны. Мы абсолютно синхроны.

– Доброе утро, – шепчу, едва Даня открывает глаза.

Дневной свет в хижину не проникает, но в свое последнее посещение ванной я оставила приоткрытой дверь. Хотела иметь возможность наблюдать за тем, как он спит. Сама ведь глаз не сомкнула. Столько мыслей, эмоций и чувств кипело внутри, что отключиться было нереально.

Я не могла не думать о том ужасе, который Даня перенес.

Я ведь помнила каждый год его жизни… Каждый его взгляд, каждую улыбку, каждый оттенок его смеха… Каждую гримасу, что он выдавал!

Я знала все его привычки, все пристрастия, все интересы и увлечения… Я знала, как он двигается… Я знала, какими интонациями и ритмом он под то или иное настроение орудует… Я знала, как залипательно он играет бровями, когда дразнится… Я знала, как они ломаются и сходятся на переносице, когда он теряется… Я знала, как он облизывает и закусывает губы, когда нервничает… Я знала, как он кривит их и рычит, когда злится… Господи, да я умела высчитывать его эмоции по частоте движения его ресниц!