— Лазарус, я могу распечатать уравнения. Время рассматриваю как одну из многих размерностей, оперируя в первую очередь с энтропией, и таким образом могу распространять «сейчас» — настоящее — на более или менее протяженный временной диапазон. Но, имея дело с вами, я обязана передвигаться в том волновом фронте, что представляет ваше персональное «сегодня»… иначе мы не можем общаться.
— Дорогая моя, я сомневаюсь, что мы общаемся обычным образом.
— Извините, Лазарус. У меня есть собственные ограничения. Но там, где я имею возможность выбирать, я выбираю траекторию, соответствующую вашим ограничениям: человеческим возможностям личности из плоти и крови.
— Минерва, ты не понимаешь, о чем говоришь. Тело из плоти и крови частенько бывает обузой, в особенности когда начинает занимать почти все твое время. В тебе соединены лучшие черты обоих миров — ты создана по образу и подобию человека и поступаешь в соответствии с человеческими критериями — но лучше, быстрее… много быстрее. Человек не в состоянии достичь подобной точности, не перенапрягая при этом неэффективное тело, которое должно есть, спать и делать ошибки. Поверь мне.
— Лазарус, а что такое «эрос»?
Поглядев во тьму, он «увидел» скорбные печальные глаза.
— Боже милосердный, деточка, неужели тебе так хочется к нему в постель?
— Лазарус, я не знаю. Я «слепа». Откуда мне знать?
Лазарус вздохнул.
— Извини, дорогая. Тогда ты способна понять, почему я считаю Дору ребенком.
— Это предположение, Лазарус. И я не желаю с кем-нибудь обсуждать его.
— Благодарю. Ты, дорогая моя, — истинная леди. Ты понятлива. И знаешь причины — по крайней мере, отчасти. Но я тебе расскажу обо всем, когда почувствую, что хочу рассказать, — и тогда ты увидишь, что я понимаю под словом «любовь» и почему сказал Гамадриаде, что описывать это состояние бесполезно и надо его пережить. Теперь я знаю, что тебе понятно слово «любовь» — потому что ты испытала ее. Но история Доры предназначена не для Айры, а лишь для тебя. Впрочем, нет, можешь рассказать ему… когда я оставлю вас. Гм, можешь назвать ее «повестью о приемной дочери». А потом упрятать подальше и в свое время поведать ему. Но сейчас я не стану рассказывать, сегодня я не чувствую в себе достаточно сил… напомни потом, когда я буду бодрее.
— Напомню. Мне жаль, Лазарус.
— Жаль? Минерва, драгоценнейшая моя, в любви жалеть не о чем. Может, ты предпочитаешь не любить меня? Или Дору? Или Айру, который помог тебе понять, что такое любовь?
— Нет. Нет, только не это! Но мне бы хотелось испытать и «эрос».
— Дорогая моя, тебе повезло — ведь «эрос» может и причинить боль.
— Лазарус, я не боюсь боли. Но столько зная о половых взаимоотношениях — куда больше, чем обычный человек из плоти и крови…
— Ты так полагаешь? Или уверена в этом?
— Уверена, Лазарус. Готовясь к отъезду, я добавила в хранилище дополнительную память, занявшую большую часть второго отсека, чтобы Иштар могла перенести в меня материалы исследований реювенализационной клиники Говарда со всеми секретными отчетами.
— Тю! Значит, Иштар решила рискнуть. Клиника-то с большим разбором относится к тому, что ей публиковать, а что нет.
— Иштар не боится риска. Она просила меня поспешить; пришлось поместить все во временную память, пока я не установлю в отсеке у Доры дополнительные блоки памяти. Но я попросила у Иштар разрешения ознакомиться со всеми материалами и получила его, дав обещание никому не показывать секретные сведения без ее санкции.
Это
ВАРИАЦИИ НА ТЕМУ: VI
Но удрать на свободу можно было только с помощью церкви, ну я и сделался кротким. У тамошних жрецов были странные привычки…