Нет, так легко он не сдастся. Ведь не вдруг он достиг теперешних богатства и известности. Он не отступался, старательно припоминал, что именно говорил ему Шнайдер, и силился почувствовать, именно почувствовать прикосновение рук старика. Твердил себе, что и впрямь делался сильнее от этого прикосновения, но не удалось осознать из-за сильной земной гравитации. И продолжал попытки.
В глубине души понимал, что в конце концов можно еще раз отыскать Грэмпса Шнайдера и попросить помочь, если фокус так и не удастся. Но уж так не хотелось делать это, уж так не хотелось. Не потому что пришлось бы повторить эту ужасную езду — хотя и этой причины, вообще говоря, было больше чем достаточно, — а потому, что если отыскать и попросить, а вдруг Шнайдер не сумеет помочь, тогда вообще не останется никакой надежды. Ни-ка-кой.
И лучше жить в сознании краха и коря за то самого себя, чем окончательно лишиться надежды. Он упрямо отгонял мысль о поездке.
Уолдо почти не считался с обычным земным распорядком дня, ел и спал, когда захочется. Мог вздремнуть в любой момент. Однако со вполне правильными интервалами спал подолгу. Разумеется, не в постели. Человек, витающий в воздухе, не нуждается в постели. Но Уолдо выработал в себе привычку перед тем, как крепко заснуть часиков на восемь, обязательно пристегиваться, чтобы от случайного движения воздуха не навалиться ненароком на какой-нибудь переключатель или рукоятку управления.
Однако с тех пор как одолело страстное желание обрести силу, сон стал некрепок, и пришлось часто прибегать к снотворному.
Вернулся доктор Рэмбо и пустился рыскать вокруг. В его безумных глазах горела ненависть. Во всех своих бедах Рэмбо винил его, Уолдо. И даже во «Фригольде» не было спасения от Рэмбо, потому что безумный физик открыл способ нырять через одно пространство в другое. Вот он, вот он! Голова торчит из Иноми-ра. «Ты не уйдешь от меня, Уолдо!» Исчез. Нет, теперь он вынырнул сзади. Руки тянутся, извиваются, точь-в-точь как антенны декальбов. «Ага, Уолдо!» Но собственные руки Уолдо превратились в гигантские уолдики-клешни, готовые схватить Рэмбо.
Ах! А уолдики-то сломаны!
Рэмбо наседает, Рэмбо наваливается, Рэмбо вцепился в горло.
Грэмпс Шнайдер произносит в самое ухо спокойным и сильным голосом: «Сынок, ты тянись за силой. Ты чувствуй, чувствуй ее в руках». И Уолдо хватает чужие пальцы, сдавившие горло, напрягается, силится разорвать их мертвую хватку.
И они разжимаются. Победа! Сейчас он даст как следует и навеки спровадит Рэмбо в Иномир. Ага! Одна рука уже свободна. Неистово лает Бальдур, надо крикнуть ему, чтобы замолчал, чтобы бросился на Рэмбо, чтобы помог…
А Бальдур все лает, лает.
Он был у себя дома, в огромном круглом помещении. Бальдур еще раз визгливо гавкнул.
— Тихо!
Уолдо огляделся по сторонам.
Примащиваясь поспать, он закрепился на четырех растяжках, расходящихся, как оси тетраэдра. Две из них по-прежнему были зацеплены за пояс, и Уолдо болтался на них внутри кольца управления. Третья отстегнулась от пояса — застежка плавала в воздухе примерно в метре сбоку. А четвертая не только отстегнулась — от нее был оторван кусок длиной метра в полтора при застежке; и этот кусок захлестнуло петлей на шее Уолдо.
Он стал обдумывать случившееся. Сколько ни прикидывал, невозможно было представить себе, каким образом растяжка могла лопнуть, если только не он сам оборвал ее, борясь с привидевшимся во сне кошмаром. Пес не мог это сделать, у него не было точки опоры. Значит, он, Уолдо, сделал это сам. Растяжка была хиленькая, лишь бы фиксацию обеспечивала. Однако…
Всего несколько минут ушло на переделку силомера в динамометр — ярмо иначе приспособить. Закончив работу, он включил средние уолдики, закрепил в них обрывок растяжки через динамометр и скомандовал уолдикам — дернул.
Для разрыва растяжки потребовалось усилие в двести двенадцать фунтов.
Он торопливо взялся переделывать динамометр обратно в силомер. Работал лихорадочно и потому неловко — уйму времени ухлопал. Кончил дело, помялся, а потом еле слышно шепнул: «Ну, Грэмпс, пора!» и стал сжимать руку.
Двадцать фунтов… двадцать один. Двадцать пять!
Да уже за тридцать, а он даже не вспотел! Тридцать пять, сорок, сорок один, сорок два, сорок три. Сорок пять! Шесть! С половиной. Сорок семь фунтов!
Вздохнул всей грудью и дал руке отдохнуть. Стребовал, значит, силенки. Ведь стребовал же!
Когда как-то совладал с собой, призадумался, что делать дальше. Первый порыв был позвонить Граймсу, но Уолдо подавил этот порыв. С этим поспеется, прежде надо окончательно убедиться.
Он переложил силомер в левую руку и сжал. Вышло похуже, чем с правой, но почти сорок пять фунтов. Забавно, что никаких перемен в себе не чувствуется. Просто он обычный здоровый человек, и ничего особенного.
Захотелось попробовать и остальные мышцы. Много времени потратил, приспосабливая прибор под измерение удара ногой, под толчок, под рывок мускулами спины и прочие варианты. Вот бы поле тяготения сюда, вот что нужно попробовать — поле в одно g. Ну так есть же приемная, ее можно раскрутить.