Т. 2. Ересиарх и К°. Убиенный поэт

— Прах меня побери! Прах меня побери!

Вода на огне бормотала заупокойную молитву. Чево-вам продолжал:

— Прах меня побери! Он умер.

Шансесс добавила:

— Кровь натекла до самой двери.

— Она уже под дверь подтекла, — заметил Чево-вам. — А потом дотечет и до казармы карабинеров, а они пойдут вдоль струйки и доберутся до самого Бабо. Прах меня побери! Прах меня побери! Прощайте, Шансесс!

* * *

Он рывком отворил дверь и бегом бросился прочь по дороге.

Гитара болталась у него на боку, как ручной сокол, а сам он передвигался прыжками, как жаба, и восточный ветер в светлой ночи хлопал крыльями, как тысячи стай куропаток. Рябины по обочинам отчаянно тянули ветви к югу. Шансесс долго кричала с порога:

— Чево-вам! Красавчик! Чево-вам! Чево-вам!

А Чево-вам теперь шагал по дороге. Он взял гитару и забренчал песнь в честь смерти. Он шагал, играя, и смотрел на привычные звезды — их разноцветные огоньки трепетали в небе. Он думал:

«Я их все знаю с виду, но прах меня побери, вот возьму и сразу узнаю каждую по отдельности, прах меня побери!»

Амблева была уже близко и ее холодные струи текли между нависшими над ней ивами. Эльфы хрустели хрустальными башмачками по жемчугу, устилавшему ложе реки. Теперь ветер подхватывал печальные звуки гитары. Голоса эльфов проникали сквозь воду, и Чево-вам с берега слышал, как они щебечут: «Мнё, мнё, мнё».

Потом он спустился в реку, и в воде было так холодно, что он испугался смерти. К счастью, голоса эльфов звучали уже ближе: «Мньё, мньё, мньё».

Потом, прах меня побери, он внезапно позабыл в реке все, что знал, и понял, что Амблева связана подземными токами с Летой — потому ее воды и отнимают память. Прах меня побери! Но эльфы теперь лопотали так славно, все ближе и ближе: «Мьньё, мьньё, мьньё…»

И отовсюду в округе им отвечали эльфы — эльфы из родников, которые бьют в лесу…

РОЗА ХИЛЬДЕСХАЙМА, ИЛИ ЗОЛОТО ВОЛХВОВ © Перевод И. Шафаренко

В конце прошлого века в Хильдесхайме, маленьком городке близ Ганновера, жила молодая девушка по имени Ильзе. В ее белокурых волосах струились золотистые отблески, которые делали их похожими на лунный свет. Ее стан был гибок и строен, личико с очаровательным лукавым выражением сияло приветливой улыбкой, круглый подбородок и серые глаза, не очень большие, но необычайно живые и выразительные, дивно гармонировали со всем ее обликом. Грация ее была несравненна.

Хозяйка она была плохая, как большинство немок, и очень скверно шила. Едва закончив домашнюю работу, она садилась за фортепиано и пела — пела так сладостно, как наверняка пели сирены, — или читала, и в такие минуты казалась поэтессой.

Когда она разговаривала, ее немецкий язык, который называли языком, пригодным лишь изъясняться с лошадьми, становился мелодичнее итальянского, предназначенного, как говорили, «для разговора с дамами». Так как у нее был легкий ганноверский акцент, звук «с» в ее устах никогда не был похож на «ш», и это делало ее речь поистине чарующей.

Ее отец некоторое время жил в Америке, там женился на англичанке, а потом вернулся с ней на родину и поселился в отчем доме.

Хильдесхайм — один из самых прелестных маленьких городков на свете. Его домики, разнообразные и необычные по форме, с высоченными островерхими крышами, расписанные снизу доверху, кажутся вышедшими из волшебной сказки. Ни один путешественник, побывав там, никогда не забудет его Ратушную площадь — она так живописна, что являет собою готовую раму для поэзии.

Дом родителей Ильзе, как большинство домов в Хильдесхайме, очень высок. Крыша у него почти вертикальная и возносится над фасадом. Окна без ставен и открываются наружу. Их много и промежутки между ними совсем маленькие. На дверях и на балках вырезаны всевозможные головы с благочестивым выражением лица, либо насмешливо гримасничающие, с поясняющими надписями в виде старинных немецких стихов и латинских изречений. Там изображены Три Теологические Добродетели, Четыре Главные Добродетели, Смертные Грехи, Четыре Евангелиста, Апостолы, святой Мартин, отдающий свой плащ нищему, святая Екатерина на колесе, лебеди, гербы. И все это раскрашено яркими красками — синей, красной, зеленой и желтой. Этажи дома нависают один над другим, создавая впечатление перевернутой лестницы. Это дом разноцветный, веселый и привлекательный для глаз.

Ильзе приехала туда совсем маленькой и там выросла. Когда она достигла восемнадцати лет, молва о ее красоте дошла до Ганновера, а оттуда — до Берлина. Все, кто посещал прелестный Хильдесхайм, любовались его знаменитым тысячелетним розовым кустом, осматривали сокровища собора и непременно старались познакомиться с той, кого называли Розой Хильдесхайма. Ей много раз делали предложения, но она, опустив глаза, неизменно отвечала отцу, который перечислял ей преимущества или заслуги последнего претендента, что хочет побыть в девушках и насладиться молодостью.

Отец говорил:

— Ты не права, но поступай, как хочешь.

И претендент бывал тут же забыт.