т.2. Проза и драматургия

— Потом пришли эти… наша смена, надежда. Я говорю, ребята, я лыжам жизнь отдал, я хочу все вам отдать, что у меня есть. Спрашивайте, учитесь, не езжайте там, где мы ездили — Филя, Генка Чертищев, Славка Мельников, не надо, мы — старики. Мы свое отборолись, свое отломали, свое получили. Когда я взял команду и их всех повел в ресторан на стадионе «Динамо», но не пить-гулять, а вниз, в полуподвал. Там заслуженный мастер спорта Трегубов тогда работал, катал снизу бочки с пивом, ящики носил, подметал. Помнишь, он с Бобром играл, защитник был бесподобный. Я сказал им — смотрите, парни, девушки, не профукайте свою жизнь. Я отдам вам все, глотку буду за вас грызть кому хочешь, но вы, дорогие, смотрите. Есть спорт, есть жизнь, есть пиво и вино, есть папа с мамой, есть деньги — машины, квартиры, есть защитник Трегубов. Шурупьте. Бог вам кое-что дал. Ноги-руки, что он недодал, — я вам приставлю. Особенно голову. Что они стали требовать? Китсбюль, Сан-Антон, Шомани, они ухватили главное в жизни и тащили оттуда всю эту муйню — магнитофоны для машин, кож-пальто, вельвет… О таможне было больше разговоров, чем о Килли. А я? Я дочку по три раза в год глазами видел. Нинка все мозги прокомпостировала — давай вспашем огород на даче, я с брательником триста кустов клубники посадила. Но я уже тогда делал ставку на нашего героя. Откуда я его вынул, Паша? С самого дна, с Нижних Котлов. Увидел его мальчуганом в Крылатском, взял к себе, глаза мне его показались… как у рыси, глаза. Я тянул его, тянул, берег от всего. Из мальчиков — в юноши, из юношей — в сборную клуба. Десять лет, Паша, я отдал этому спортсмену. Конечно, я гонял его жестоко, что и говорить… Мы работали на снегу по восемь-девять часов в день. Все-то думали, что я готовлю чемпиона страны, но мне был нужен чемпион мира. Не меньше. Я отдал его в сборную Союза, и уже через полгода он стал третьим лыжником мира…

Здесь лицо Коляни напряглось, и его короткие пальцы стали мять вилку, легко производя из нее кольцо.

— …и везде заявлял, что воспитал его… воспитал… Серега…

— Это второй тренер сборной, — пояснил я Елене Владимировне.

— Он три раза заявлял об этом… и ихним, и нашим… Паша, я в первый раз после этого слег, ну заболел, как все люди, с сердцем чегой-то стало, лежал, и температура даже была…

Тут мелкие слезы покатились по кирпичному Колечкиному лицу и стали падать на стол, на лыжника на майке.

— …воспитал! Серега… — всхлипывал Коля. — Он в глаза-то его не видал… Паша! Я десять лет его, как сына, ну, как сына… я любил двух людей — его и Нинку… Убил он меня, Паша, убил, просто убил.

Здесь я заметил, что со стороны кабинетов к нашему столу подходит высокая, крупная женщина, издали обнаружившая спину Коли Таланова. Она подошла к нему сзади, положила на плечо большую белую руку и, как мне показалось, выпустила слегка когти.

— Николай Павлович! — сказала она. — Опять ты рассказываешь, как тебя обидели? А тебя, между прочим, ждут.

— А у меня, Паша, — сказал, совершенно не обратив внимания на подошедшую женщину, Коля, — у меня есть триста кустов клубники.

— Это замечательно, — ответил я.

— Курнем? — спросила женщина, одновременно с вопросом вынимая из пачки, валявшейся на столе, сигарету.

— Безусловно, — ответила Елена Владимировна.

— Коля, — сказала женщина, — там тебя ждут, я тебе говорю как врач.

— Вы — медик? — спросил я.

— Я из бюро путешествий и экскурсий, — ответила она, — но часто говорю как врач.

Коля стал подниматься.

— Зин, — сказал он, обнимая свою спутницу и одновременно, надо заметить, опираясь на нее, — «есть только миг между стартом и финишем…».

— Ладно тебе с этим мигом, надоел, — сказала Зина, легко принимая Колю на себя и оттягивая его, таким образом, от нашего стола.

Коля, уже почти подчинившийся чужой воле, неожиданно встрепенулся, разъял могучие объятия представителя бюро путешествий и экскурсий и, опершись на стол, спросил меня:

— Паша, но ведь триста кустов клубники — это опора?

— Нет, Коляня, — сказал я, — это не опора.

— И вы так думаете, чистый человек? — спросил Коля Елену Владимировну.

— Я думаю еще хуже, — ответила она.

На том окончилось наше свидание. Коля и его спутница удалились в сторону кабинетов. Оркестр «по просьбе Василия из Урюпинска» снова заорал, подпрыгивая «Пора-пора-порадуемся на своем веку!».