Т

Перед ним возникла знакомая тьма, полная невидимого света, который давал о себе знать множеством неуловимых отблесков. Ни на одном нельзя было задержать внимание — он сразу исчезал, но вместе они превращали черноту в нечто другое, не похожее ни на тьму, ни на свет. Т. подумал, что это и есть единственный образ Божий, действительно данный свыше, потому что каждый человек с младенчества носит его с собой. И там, если смотреть внимательно, есть все ответы на все вопросы...

Он почувствовал какое-то движение, открыл глаза и увидел рыжего кота — тот, оказалось, уже догнал телегу и теперь сидел в сене рядом.

— Хотите, граф, я прочту стихотворение? — спросила лошадь. — Мне кажется, оно будет созвучно моменту.

— А чье стихотворение?

— Мое.

— Прочти, — сказал Т. — Любопытно.

Лошадь сделала несколько шагов молча — видимо, собираясь с дыханием, — а потом нараспев заговорила:

— Как на закате времени Господь выходят Втроем
Спеть о судьбе творения, совершившего полный круг.
Кладбище музейного кладбища тянется за пустырем
И после долгой практики превращается просто в луг.

Древний враг человечества выходит качать права,
И вдруг с тоской понимает, что можно не начинать.
Луг превращается в землю, из которой растет трава,
Затем исчезает всякий, кто может их так назвать.

Правое позабудется, а левое пропадет.
Здесь по техническим причинам в песне возможен сбой.
Но спето уже достаточно, и то, что за этим ждет,
Не влазит в стих и рифмуется только с самим собой...

Поняв, что стихотворение закончено, Т. сказал:

— Неплохо. Особенно для лошади — совсем даже неплохо.

— Спасибо, — ответила лошадь. — Я, собственно, к тому, что застава уже рядом. Приближается граница, после которой... В общем, раз автор теперь вы, надо решить, где будет последняя обзорная точка.

— Да, — согласился Т., — это правда.

Он заметил, что перчатка все еще на его руке — уже не совсем белая, а измазанная в травяном соке. Он снял ее и бросил в сторону.

Перчатка упала в траву, задев стебель, по которому ползла букашка с длинным зеленым брюшком под прозрачными крыльями. Она замерла на месте. Потом, поняв, что опасности нет, поползла дальше. Скоро она выбралась в полосу солнца, и на ее крыльях появилась радужная сетка расщепленного света.

Тогда она занялась чем-то странным — прижалась к стеблю брюшком, подняла голову и стала тереть друг о друга передние лапки. Выглядело это так, словно крохотный зеленый человечек молится солнцу сразу двумя парами рук.

Скорей всего, никакого смысла в этих движениях не было. А может быть, букашка хотела сказать, что она совсем ничтожная по сравнению с малиновым шаром солнца и, конечно, не может быть никакого сравнения между ними. Но странно вот что — это огромное солнце вместе со всем остальным в мире каким-то удивительным образом возникает и исчезает в крохотном существе, сидящем в потоке солнечного света. А значит, невозможно сказать, что такое на самом деле эта букашка, это солнце, и этот бородатый человек в телеге, которая уже почти скрылась вдали — потому что любые слова будут глупостью, сном и ошибкой. И все это было ясно из движений четырех лапок, из тихого шелеста ветра в траве, и даже из тишины, наступившей, когда ветер стих.