Т-34 — амазонский рубеж

— Спокойно. Все будет нормально, — сказал Чаликов.

— Откуда знаешь?! — спросил невозмутимый Эмсис. — Озарение снизошло?

— Сердцем чую, — небрежно обронил радист.

— Вылитый карл… кардимол… кардонолог. — Блеснуть эрудицией у Вани не получилось.

— Кар-кар, — передразнил его Марис. — Кардиолог. У тебя что, русский язык не родной?

Двигаясь по дороге, Суворин и Чаликов упорно отказывались понять, чем метафора отличается от идиомы. Будущий филолог терпения не терял, возвращаясь к азам русской речи. Витя с Иваном сдаваться не собирались, но, споря, то один то другой срывались на грубость и нелицеприятные сравнения, справедливо считая их метафорой…

Троица запылила к деревне, беззлобно переругиваясь на ходу. В поединке интеллектов лидировал Эмсис. Латыш терпеливо объяснял Ивану и Виктору особенности родного языка. Он еще не решил, кем станет после войны: филологом или художником. Коренной рижанин одно знал точно: он поступит в университет или, на худой конец, в институт. Любое дело он привык доводить до конца. А пока Марис был штатным заряжающим экипажа, играючи справляясь с тяжелыми танковыми снарядами…

— Равняйсь! Отставить! Равняйсь! Смирно! Кругом! Суворину подровнять затылок! Кругом! Вольно!

Члены экипажа «тридцатьчетверки» реагировали на слова Ковалева одновременно и мгновенно выполняли команды.

— Командир, можно вопрос? — не по-уставному обратился механик-водитель. Суворин стоял по стойке «смирно» с оловянными глазами и при этом нагло улыбался.

— Не командир, а товарищ гвардии капитан, и не можно, а разрешите обратиться, — официальным голосом поправил Степаныч.

— Разрешите обратиться, товарищ гвардии капитан? — Иван подобострастно ел глазами начальство.

— Разрешаю.

— Подровнять затылок — это метафора или идиома?

— Ни то ни другое! Это значит подстричься. — Командир экипажа внимательно разглядывал заскучавших подчиненных.

Любой воинский коллектив, даже если он состоит из четырех бойцов, — отряд. Нет ничего хуже для человека, чем неопределенность. Люди, «заточенные» под войну, в мирной обстановке быстро теряют форму. Неизвестно, когда в бой. Завтра? Через месяц? Значит, нужно отдохнуть, расслабиться. Сначала чуть-чуть, а потом процесс может стать неуправляемым. Задача командира — не пропустить этот момент. Спустить пар или, наоборот, покрепче закрутить вентиль. Главное — не расслабляться. Механизм ржавеет без движения. Живой организм жиреет без активности. Военный человек без дела дуреет. Если закадычные друзья Иван-да-Марис начали занозиться, то дальше будет еще хуже. Командир все это видит, а значит, должен исправлять ситуацию.

Разобравшись с внешним видом экипажа, Ковалев приступил к проверке оружия и боеприпасов. Начали с личного. Он скомандовал:

— Личное оружие к осмотру.

Придирчиво осмотрев пистолеты танкистов, Степаныч не нашел ни одного недостатка. Оружие было вычищено и блестело свежей смазкой. Капитан на всякий случай обнюхал «люгер» Чаликова. От неугомонного москвича всегда можно было ждать неожиданностей. Но пистолет стрелка-радиста пах машинным маслом, а не порохом. Танкисты из его роты при случае любили щегольнуть или поменяться трофейным оружием. Сам Степаныч не одобрял этого, предпочитая штатный «ТТ», но своим ухарям хвастаться друг перед другом «парабеллумами» или «вальтерами» не запрещал. А сейчас тем более, когда от его роты в подчинении остался один танк под номером «сто». Витькина душа лежала к «люгеру». Неплохая «машинка» с точным боем.

— Что у нас с рацией? — вкрадчиво поинтересовался командир.

Виктор не по-уставному развел руки в стороны и пожал плечами. И так все ясно. Каждый день Чаликов залезал в башню танка и включал радиостанцию. Он обшаривал весь эфир на разных частотах. Тишина. Танкист слышал лишь обычный шум, ставший уже привычным, и треск электрических разрядов в атмосфере.

Дальше строевой смотр плавно перешел в нудную ревизию боеприпасов и бессмысленную инвентаризацию штатного вооружения. Орудие калибра 85 миллиметров — одно, пулеметов — три, два стационарных, в башне и у стрелка-радиста, третий — «Дегтярев» с сошками — предполагалось использовать для ведения боевых действий вне машины. Проверили укладку с дисками к автоматам «ППШ» и сами автоматы. Вместе с ними лежали два трофейных немецких МП-40 с откидывающимися прикладами и к ним три подсумка с запасными магазинами.

Ковалев проводил подсчет арсенала, сверяясь с записями Мариса. Латыш скрупулезно вел приход и расход боеприпасов после каждого боя и когда удавалось пополнить закрома трофеями.

Дошла очередь до ящика с гранатами и подсумков, в которых уже лежали «лимонки» с заранее ввинченными взрывателями. В ящике гранаты и взрыватели хранились отдельно.

Подсумок, лежащий сверху, оказался пуст. Ковалев демонстративно потряс его, перевернув расстегнутой горловиной вниз.

— Никто меня не просветит, куда у нас исчезают гранаты? — спросил командир, угрюмо буравя взглядом ссутулившегося Чаликова. — Усушка, утруска, да?

Все знали, куда делись «лимонки», и теперь смотрели на Витьку. О его умении выкручиваться из неприятных ситуаций в батальоне ходили легенды.