Т-34: Т-34. Крепость на колесах. Время выбрало нас

Рвануло знатно – без особых световых эффектов, да и кто их разглядит днем, зато громко. Остальные немцы, раздосадованные потерей машины, вновь атаковали и без того кренящийся бомбардировщик и на сей раз достигли успеха почти сразу. Самолет начал ложиться на крыло и загорелся в хвостовой части. От него начали отделяться маленькие на таком расстоянии комочки, тут же украсившиеся роскошными белыми куполами. Немцы развернулись и попытались расстрелять летчиков в воздухе, но тут их подвела скорость. «Мессершмитты» проскочили вперед, высота была не слишком большой, и, пока немецкие самолеты разворачивались, парашютисты успели достигнуть крон деревьев. Причесав верхушки из пулеметов, фрицы развернулись и ушли прочь – все равно сделать они сейчас ничего больше не могли.

– Километра два, – задумчиво сказал Мартынов. Обернулся к соратникам и, криво усмехнувшись, спросил: – Ну что, будем вытаскивать?

– Я пойду, – Сергей шагнул вперед.

– А сориентируешься?

– Все ж в деревне рос. До двенадцати лет. Справлюсь.

Впрочем, слова, наверное, прозвучали без особой уверенности, потому что Мартынов лишь хмыкнул неопределенно и сказал:

– Игорь, пойдешь с ним. У тебя хоть компас есть.

Компас у Игнатьева действительно имелся – трофейный, снятый с прикопанного под кустом за ненадобностью офицера. Кивнув, он спросил:

– Мотоцикл возьму?

– Берите оба. Только пулемет сними. И двух бойцов, мало ли, – Мартынов достал карту, посмотрел, довольно хмыкнул. – По дороге вперед, до поворота, а дальше лесом, там пешком останется всего ничего. Мы подойдем, но если вы не успеете, то придется догонять – ждать нет смысла.

– Понял. Тогда помчались. Серега, не тормози, поехали, поехали…

Все ж таки мотоциклы этого времени были малость похуже, чем спустя восемьдесят лет. Во всяком случае, шли тряско, лязгали всеми сочленениями, дымили страшно, трещали громко, а главное, ехали так себе. Одно название, что БМВ. Впрочем, лучше плохо ехать, чем хорошо бежать. Да и недалеко было – всего-то километра полтора. Их вполне можно было вытерпеть даже в том пыточном кресле, которое здесь называлось седлом. Игнатьев мчался впереди, поднимая тучи пыли, а Сергей отчаянно рулил своим мотоциклом и молился на то, чтобы не вылететь с дороги, проглядев за этой завесой какой-нибудь ухаб. В результате на дороге удержался, но едва не столкнулся с мотоциклом Игнатьева, когда тот резко остановился. Хорошо еще, немецкие тормоза оказались на высоте, и мотоцикл, в последний раз скрипнув, замер.

– Глуши мотор! – что сказал Игнатьев, Хромов скорее догадался, чем услышал. Наступившая после этого тишина показалась оглушительной. – Пошли. Ты, – он ткнул пальцем в одного из красноармейцев, явно не желая напрягаться, запоминая имена, – с нами. А ты, – на сей раз палец уперся во второго бойца, – остаешься при транспорте. Все, бегом!

– Стоило ли оставлять? – спросил его Сергей, когда они отошли немного, а боец, сопровождавший их, оторвался на приличное расстояние. – Что с тачанками случится? Оттащили бы в лес, хрен кто найдет.

– Фрицы и впрямь не найдут, – отозвался Игнатьев, бодро шагая впереди. Ходить он умел, ни ветка лишний раз не хрустнет, ни дыхание не собьется. – Да и вряд ли их здесь толпа, от безделья мающаяся. А вот местные… Эти не только найдут, но и уволокут, крестьянская душа куркулистая.

– Эт да, – кивнул Сергей, знающий предмет, что называется, из первых рук.

– Что куксишься? – Игнатьев понял его краткость по-своему.

– А ты, такое чувство, рад.

– Конечно, рад, – без улыбки ответил Игнатьев.

– Но… чему?

– Шансу, – и, перехватив удивленный взгляд младшего товарища, он рассмеялся. – Ты пойми, это для нас – шанс жить полной жизнью.

– Не уверен, что понял тебя.

– Все просто. Мы все – маленькие люди. Ты, я… Не смотри на меня, широко разинув рот, ворона залетит. Да, все мы – маленькие, ничего не решающие и ни на что, по большому счету, не способные люди. И тут абсолютно без разницы, живешь ты в общаге или ворочаешь миллионами. Да-да, так и есть. Я, к примеру, малость побогаче, чем был даже папаша Альберта в его лучшие годы. И что с того? Против системы все мы – ничто, и наши возможности эфемерны. Случись нужда растопчет и не заметит.

– А… Мартынов? Востриков?

– Какая разница? – искренне удивился Игнатьев. – Палыч – он, скорее всего, служил в каких-то серьезных войсках. Но как бы они ни назывались, он всего лишь гавкал по команде. Журналист наш – тоже часть большой системы. На самом деле, он в нее вписан идеально, такие, как он, тоже нужны. А главное, и тот, и другой расклады вполне осознают. Востриков, может быть, пытается от системы дистанцироваться, но в глубине души прекрасно понимает, насколько смешно и глупо выглядит. Здесь же нам всем выпал невероятный шанс сделать что-то по-настоящему стоящее, ни под кого не прогибаясь, по велению души. Вот так-то, пацан.

– Ну а остальные? Они-то вряд ли размышляют о столь высоких материях.