Т. 4. Сибирь. Роман

Ступая осторожно, мягко, оставляя на снегу следы, вычертившие спиралеобразную фигуру, Катя приблизилась к окнам Зининой избы. Чудом уголок одного окна остался не затянутым ледяной коркой. Катя чуть склонила голову, и в глаза ей бросилась умопомрачительная картина: за столом в углу сидит полуобнаженная Зина, а за ней, прижав ее к себе, припав губами к белому плечу, расположился сам… Карпухин. Одна рука Карпухина тискает Зинину грудь, а другая лежит у нее на животе. Шевелятся короткие, как раздувшиеся от крови пиявки, пальцы Карпухина.

Ничто не ускользнуло от Катиного взгляда. Заметила она, что лицо у Зины пьяное, печальное и в то же время равнодушное-равнодушное. Глаза полуприкрыты веками, и потому кажется, что Зина мертвая, недвижимая. На столе — четверть с водкой, тарелки с остатками закуски, чашки, самовар. Видать, пиршество началось еще с вечера…

Катя опрометью бросилась снова на дорогу. «Не вынесла Зина, не устояла», — пронеслось в голове, и захотелось заплакать от обиды на Зину, которую ока полюбила с первой встречи и поверила ей, от сознания своей беспомощности перед самыми неожиданными ударами жизни, от жестокости того мира, в котором начертано ей жить.

Охваченная смятением, тихо всхлипывая, Катя, не помня себя, добрела до конца выселка, давно миновав избу Ольгеи Толченовой. Вот так неосмысленно, механически она, возможно, брела бы и дальше, если б у крайнего дома, в котором жил знакомый ей «хозяин выселка» Евлампий Ермилыч, приходивший когда-то к Зине взыскать долг, не наскочили на нее собаки. Огромные, рослые псы кинулись с рычанием. Катя хватала комья снега, кидала их в остервеневших собак, а сама пятилась назад. К счастью, ей подвернулась палка. Она замахала ею со свистом. Собаки, опасаясь удара, отступили. Катя не теряла мгновений, побежала что было мочи. Собаки помчались за ней, но палка снова засвистела в воздухе. Истошный лай собак Евлампия Ермилыча поднял тревогу. Послышался скрип ворот у его дома, но Катя была уже далеко. Зато подняли брех собаки в других дворах выселка. Катя поняла, что ей пора убираться с улицы. Быстро, без каких-либо раздумий, она подошла к избе Ольгеи и постучала в окно. Отозвались немедленно, будто ждали ее.

— Заходи в избу, — послышался женский голос из-за окна.

«Лукьянов, видно, успел предупредить насчет меня», — отметила Катя. В темном дворе она не сразу отыскала крыльцо, а найдя крыльцо, никак не могла нащупать дверную скобу. Но ее уже услышали, видимо, догадались о затруднениях и дверь распахнули изнутри. Катю сразу обдало избяным теплым духом.

— Переночевать можно у вас? — спросила Катя, вглядываясь в женщину, которая открыла ей дверь. Свет, лившийся в окна с противоположной стороны, слегка освещал ее.

— Подружка Маши? Проходи, Катюша, проходи. Место найдется. Вот тут осторожно: корова отелилась, теленка на ночь внесла. Вроде на сильный мороз поворачивает. И здесь, Катюша, поостерегись, на кого-нибудь не наступи. Ребятишки разлеглись… Сядь тут, на ящик. — Хозяйка схватила Катю за плечо, усадила. — Тут же и поспать можешь. Все ж таки не на полу. На печку бы тебя, да там у меня бабка обосновалась.

— Тут хорошо, — ощупывая в темноте широкий ящик, тихо сказала Катя, — А я вначале к Зине направилась, а там что-то не так…

— И не говори, милая! Опять энтот Карпухин объявился. С прошлого года все за нее сватается, проходу Зине не дает. Не мытьем так катаньем решил ее взять. Приехал пьяный, да не один, а с каким-то связчиком. Ну тот упился, едва еще смеркаться стало. Уволок его к себе Евлампий Ермилыч. Небось дрыхнет без задних ног. А Карпухин, гад полосатый, выгнал к соседям и Кирюшку и Зинину свекровку больную. «Будет, — говорит, — важный разговор с Зинаидой. При нем свидетелей мне не нужно». Знаем мы, какой разговор… Ох ты, горюшко наше бабское! — вздохнула хозяйка.

Катя молчала, взвешивала все, что говорила женщина. Связчик Карпухина известен ей. Это второй полицейский — такой губастый, мрачный, с лицом, покрытым полудой. Но что же Зина? Неужели так бессловесно и покорилась Карпухину? Или все-таки решилась наконец связать свою судьбу с новым мужем? А знает ли сна, какая молва идет о Карпухине? Наверняка знает, не может не знать. Что же тогда происходит?

— А вы не забегали к Зине? Не пытались выручить ее? — спросила Катя, все еще не решаясь снять с себя полушубок и платок.

— Как же, забегала! Зашла с чашкой капусты. Вроде для их благородия. Сама шепчу Зине: «Бежать тебе надо». А она вскинула на меня глаза в слезах, отвечает: «Ах, Ольгея, Ольгея, чему быть, того не миновать!..»

— Выходит, что согласилась?

— Выходит так, Катюша.

Катя откинулась к стене, сдерживая рвущийся из груди стон. Она сидела в такой позе долго-долго. Ольгея уже заснула, всхрапывая. Посапывали ребятишки, спавшие на полу. Пощелкивая языком, облизывал себя теленок. А Катя даже глаз не могла сомкнуть. Потом хрипло прокричал в курятнике петух. Близилось утро. Наконец и Катю потянуло в сон. Она расстелила на ящике полушубок, накрылась платком.