Т. 4. Сибирь. Роман

— А как же! Вот, — поспешила Катя и, засунув руку под полушубок, достала пропуск умершей Машиной подруги. Подала свой пропуск и Маша.

Толстогубый полицейский покрутил картонки перед глазами, не спеша передал их товарищу. По всему чувствовалось, что грамотешки у него не хватает, чтоб раскусить такую премудрость, как типографский пропуск. Второй полицейский наружностью поприветливее и возрастом помоложе, вскидывая глаза на девушек, всматривался в фотографические карточки.

— Ну и заляпали же тебя, Кандрашина. Ни глаз, ни рожи! Одним словом, не то поп, не то попадья, не то попова дочка, — развеселился полицейский.

— Уж такая у нас работа, господин офицер! Без краски газеты не напечатаешь, — сказала Катя, стараясь смотреть на полицейского исподлобья, чтоб не раскрылось каким-нибудь образом несовпадение ее облика с обликом умершей девушки. Полицейскому польстило, что его назвали офицером. Он даже приосанился после этих слов.

— Вестимо, — солидно отозвался толстогубый с видом человека, посвященного во все тайны типографского дела.

— Возьмите-ка, — почти кинул пропуска молодой полицейский. И, пришпоривая своего коня, поскакал дальше. Толстогубый поспешил за ним.

— Небось дезертиров ловят, а нас любопытства ради остановили, — сказала Маша.

— Каких дезертиров? — не поняла Катя, занятая совсем другой мыслью. Ей вспомнилось вчерашнее предупреждение пана Насимовича относительно новых облав вследствие тревожного состояния в городе, и встречу с полицейскими она именно так и оценила: видать, сильно их прижало, если они даже прохожих на тракте останавливают.

— Каких дезертиров? Самых обыкновенных, Катюша. Мобилизации-то ни на один день не прекращаются. Скоро до подростков и стариков черед дойдет. Отец наш безвылазно в тайге живет, рассказывает: тайные землянки в лесах появились. Прячутся!

— Ой, Машенька, грянет скоро революция! Не устоит старый мир! — с радостной нотой в голосе воскликнула Катя. Мысль о революции всякий раз рождала в ее душе чувство какого-то неизъяснимого восторга, ощущение предстоящего счастья, и певучий голос ее прорывался в эти минуты в свою полную силу. Дезертиры в тайге! Это ли не доказательство, что самодержавие приблизилось к последней черте! Катя об этом в Петрограде слыхом не слыхала: дезертиры в тайге!

— Уж скорее бы, Катя, ударили в набат. Смотри, смотри, назад полицейские скачут, — вдруг забеспокоилась Маша.

— Один скачет, а другой ждет. Что-то они задумали, — взволнованно сказала Катя, снова мысленно возвращаясь к вчерашнему сообщению Насимовича. — Наверное, мой пропуск все-таки их насторожил. Маша, я все возьму на себя…

Но что имела в виду Катя под этими словами, она не успела сказать. Молодой полицейский во все горло закричал, с трудом сдерживая коня:

— Эй, девки! Вы куда идете-то?

— В Ольговку, господин офицер, — соврала Маша.

— Ну, вот что… Тырр, ты, язва… — безжалостно натягивая поводья и ожесточенно дергая ими, заговорил полицейский. — Скоро нагонит вас почтовая пара, скажите охраннику, чтоб подвез до Семилужков. Велел, мол, Карпухин… Не забудете? Карпухин…

— Спасибочко… Спасибо! — крикнула вдогонку полицейскому Маша. Вот тебе и на! Ждали одно, а получили совсем другое. В первую минуту даже слов не нашлось.

Когда полицейские скрылись за лесом, девушки остановились, чтоб обдумать происшедшее.

— Что ж они задумали, Маша? Что?

— Без подвоха мы им не нужны, Катя.

Девушки стояли под ветками пихты, всплескивали руками, смотрели друг на друга, чувствуя свою беспомощность перед загадкой, которая возникла до умопомрачения нежданно-негаданно.

— Может, они решили арестовать нас? Сами куда-то торопятся, а тут почтовая подвода подвезет нас прямехонько к ним в лапы.

— Логично, Маша! И скорее всего именно так, — согласилась Катя.

Они замолчали, напряженно думали. Так-то так, а что-то вроде бы не склеивается одно с другим! Арестовать? А за что, по какому поводу? Впрочем, насчет повода беспокойства излишние. Подозрение! Ну, а почему надо их тащить в Семилужки? Не проще ли повернуть в город? В городе тюрьма, следователь, прокурор, суд… А в Семилужках волостная каталажка, да и та небось за войну-то рухнула…

— А не паникуем мы с тобой, Маша? — вдруг сказала Катя тем спокойным голосом, который и ее саму, и подружку вернул к трезвым суждениям.

— А может, он, кобель, повеселиться с нами в Семилужках надумал?! — воскликнула Маша.

— Вполне допускаю и это, — сказала Катя. — А все же вопрос остается: проситься нам на подводу или нет? — помолчав, добавила она.

— Хорошо бы! От Семилужков до Лукьяновки рукой подать. А то ноги-то затоскуют. Лазаря запоешь, — смеялась Маша.

— А в случае необходимости можем мы сойти раньше? — спросила Катя.

— А почему же нет?

— Я все думаю: не подвох ли какой? — вновь засомневалась Катя. Но дальше размышлять уже не было времени. Почтовая пара рысила совсем близко, слышалось, как пофыркивают кони, постукивает на ухабинках кошевка.

— Эй, дед, остановись! Карпухин приказал подвезти нас до Семилужков! — с озорством крикнула Маша.