Т. 4. Сибирь. Роман

Высокий, прямой, с открытым лицом, большими синими глазами, он располагал к себе, вызывая в душе доверие. По годам он, возможно, был старше всех на поляне. Но, может быть, лишь так казалось. Война никого не молодит.

— Охотники идут! — крикнул кто-то с дороги.

Парни задвигались, потянулись поближе к мосту. Катя пошла за ними, оставляя позади себя Машу и парня на костылях. Она слышала, как те заговорили о чем-то вполголоса, торопливо и тревожно. Катя ускорила шаги.

4

Выход охотников из тайги… Чем-то это напоминало возвращение моряков из далекого плавания. В Петрограде Кате довольно часто приходилось наблюдать приход кораблей. Иногда из Стокгольма доставлялась с «оказией» партийная почта. Получать ее Катя умела как никто другой. Изобразит тоскующую невесту, а то и молодушку, нетерпеливо нырнет по трапу внутрь парохода, а там уже кто-то из матросов или кочегаров наготове. Мгновение — и почта в запасном кармане жакетки…

Долго на берегу толпятся люди, ожидая выхода «единственного», «родного». Не каждый может покинуть свой пост немедля. Поцелуи… Объятия… Расспросы… Осмотр заморских гостинцев… Счастливое шествие к дому, где ждут дети, матери, любимые…

Катя стояла в толпе на мосту, опершись на почерневшие от дождя и ветра стропила, жмурилась от ослепительного блеска, каким был залит весь простор за селом, охваченный от горизонта до горизонта снегом и солнцем.

От ворот поскотины приближался Мелеха Чусин со своим сыном Николкой-полудурком. Чусинский двор в Лукьяновке — один из самых бедных. Детей у Мелехи с женой Феклой дюжина. И все погодки. Когда соберутся вместе — белоглазые, светловолосые, вихрастые, кажется, что кто-то сыпанул их из кузова, как грибную семейку. Ребятишки и в самом деле напоминают грибы-белянки. От постоянной голодухи они тонконоги, тонкоруки, прозрачны, одежонка подрана, прикрывает бескровные тела лишь спереди да со спины. Так и кажется: березовый осенний лист кружился-кружился в воздухе и наконец упал наземь, угадав на шляпку гриба, приклеился намертво, будто вырос тут.

Чем ближе становилось от моста до Мелехи, тем сильнее гудела толпа. Острословы — в первом ряду, на виду у всех. Секут словами, как кнутами.

— Ну, Мелеха сейчас удивит мир!

— Небось всех зверей в тайге со своим неразумным поистребил. Чем жить, мужики, будем?

— А может, Николка обженился там?

— На ком?

— На медведице!

Смех нарастает. Слышится гогот. Толпа колышется от озорства и веселья. Тут немало таких мужиков, которые от Мелехи Чусина отличаются только меньшим числом детей, а по достатку — ровня с ним. Но кому не захочется призабыть собственную нужду, чтоб вот так, беззаботно, лихо, потешиться на всем миру над другим бедняком?

Мелеха — неудачник, неумеха, жизнь его гнет безжалостно, как ветер былинку в поле. За что ни возьмется Мелеха — дело не клеится, труд и время пропадают не за понюх табаку. Вот и охота… Мелеха еще и рта не раскрыл, а толпа уже знает: бог обидел Мелеху, успеха у него быть не может. Удел его один: тужить, тужить, что не удалась жизнь, не выпало счастья…

Скинув с головы драную шапку, Мелеха машет ею, кланяется народу.

— Здорово бывали, селяне! Мир и почет вам! — кричит он толпе слабым, писклявым голосочком и дает подзатыльник своему полудурку, принуждая того кланяться народу.

Толпа быстро поглощает Мелеху с Николкой. Они на середине моста, в плотном людском кольце. Николка снимает с плеч тощий мешок с добычей. Мелеха развязывает его, вытаскивает связку беличьих шкурок. Хочешь не хочешь, а показывай, сколько добыл! Такой обычай исстари в промысловых селах. Коли славно добыл, воздаст тебе молва достойное, возведет тебя в смельчаки, а в случае заслуги и героем назовет.

Охота, промысел — рукомесло самых отважных. Дни и ночи в тайге. Куда ни ступи — опасность. Чуть зазевался — зверь тут как тут. Росомаха и рысь поджидают тебя сверху, с деревьев. И «ох» не успеешь вымолвить, как останешься без глаз, с голым черепом, с перекушенным горлом. А с земли, из-под каждой коряги может всплыть в одно мгновение медведь с тяжелыми лапами, поднятыми на уровень твоей головы.

А лес? Он друг твой и враг твой. Если не умеешь запоминать примет, если не знаешь, по каким законам текут таежные речки, если не научился читать звездное небо, как книгу, в которой содержится самый точный совет, — лес закружит тебя в своем необозримом однообразии, и падешь ты наземь голодный и холодный, его пленником и его жертвой. Был человек, а теперь лишь белеют похожие на сучья кости твои… Жутковато, а от правды не уйдешь. В тайге и слеза горю не поможет…

— Маловато, Мелеха, добыл! — гудит толпа, рассматривая хилую связку беличьих шкурок.

— То-то что маловато, по хвосту на день. Знамо, маловато. — Дряблые Мелехины губы сокрушенно дрожат, красноватые от застарелой трахомы глаза смотрят сконфуженно и виновато. В толпе нет мастеров охоты, но толпа знает, на что способен настоящий охотник, и не хочет прощать по великодушию неудачу.

— Вы небось, Мелеха, больше спали с Николкой? — слышится насмешливый голос.