Та, что гуляет сама по себе

На столе уже дожидался поднос, вздымавший к потолку горячий ужинный дымок. Ужин включал в себя куриный бульон, гренки, кружку горячего травяного чая и овсяное печенье, и Таша с ним расправилась наскоро. Не раздеваясь, рухнула на кровать. Уставилась в потолок.

Таша не любила ночь. И пусть мама утверждала, что только ночью мыслям присуща особая артистическая лёгкость — потому что ночью сознание свободно от дневных сомнений и страхов. И пусть Лив говорила, что ночь ей нравится куда больше дня — лунный свет, в отличие от солнечного, не может ослепить или обжечь…

Нет, Таша ценила красоту ночи. Искры звёзд на чёрном бархате неба. Серебристые блики в зеркале тёмной воды. Сюрреалистичные, волшебные очертания, которые обретали в лунном свете самые знакомые и обыденные вещи.

Ночь — время зверей.

Но когда ты человек…

…днём, в бесконечных хлопотах и заботах, гораздо легче забывать то, что хотелось забыть. Просто… откинуть ненужные воспоминания… отмахнуться от них… с мыслью, что всегда успеешь подумать об этом потом.

А ночью, когда ты остаёшься одна, и нет ничего, кроме четырёх стен, тишины и темноты — всё, от чего ты так долго отмахивалась, разом возвращается…

…и наступает потом.

В дверь коротко стукнули.

— Ваша настойка, — хорошенькая темноволосая девушка-служанка поставила на тумбочку глиняную кружку. — Там три капли, на три часа, как просили.

Маленькими глотками опорожнив содержимое стакана, — настойка отдавала мятой и мелиссой, — Таша потянулась за кошельком. Девушка между тем собирала тарелки.

— Ужин был вкусный, — заметила Таша.

Служанка вздохнула:

— Вы бы это повару нашему сказали. Может, хоть это его настроение улучшит, а то день-деньской орёт благим — и не очень — матом…

— Комплексы?

— Похоже на то, — девушка хихикнула. Склонила голову, — доброй ночи, госпожа.

— И вам того же, — серебрушка скользнула из пальцев Таши в карман фартука. Служанка, расплывшись в улыбке, потянулась к свече на тумбочке.

— Нет, не надо!

— Оставить свет?

— Да!

— Как скажете, — она склонила голову и вышла.

Таша откинула голову на подушку, вглядываясь в огонёк свечки.

Время всех потом…

"…ты собираешься отобрать свою сестру у троих наёмников, — безжалостно зашептал тоненький голос, — наивная…"

"Хватит!"

"…кошкой…"

Таша закрыла слипающиеся глаза.

"…ты всего-навсего маленькая перепуганная девочка…

…а они…"

И наступила тьма.

Он шевельнул пальцами, будто перебирая невидимую паутину, и картинка полутёмной комнаты растворилась в светлом мареве. Когда в зеркальце осталось лишь отражение его лица — отложил серебристый круг в золотой оправе на стол и, положив подбородок на скрещённые пальцы, взглянул на огонь в камине. Умирающие угли подергивались тленной серостью.

Фигуры расставлены по местам. Игроки на позициях. Остался всего один ход.

И тут-то всё и начнётся.

Всё шло к этому. Всё до было лишь подготовкой. И она прошла безукоризненно, но дальше… дальше потребуется уже настоящая виртуозность.

Он знает, как всё будет. Он просчитал каждый ход. Он предугадал каждый поступок, каждое решение. И даже если что-то пойдёт не так, — ведь нельзя не допускать такой возможности, даже мастера имеют право на ошибку, — у него есть возможность это исправить. Нет, он вмешается совсем чуть-чуть, он не откажется от своего намерения руководить издалека… наблюдать. Просто наблюдать — до поры до времени. Но подкорректировать кое-что… самую капельку…

Это ведь не нарушит правил.

Тихо скрежетнула бронзовая дверная ручка.

— Входи, Альдрем, — не оборачиваясь, бросил он.

Старик осторожно вступил в комнату.

Вошедший являл собой идеальное воплощение доброжелательного дворецкого, всю жизнь проведшего в распахивании дверей, громогласном провозглашении имён и подношении овсянки. Во всяком случае, он был худым, как жердь, седым, как лунь, и морщинистым, как печёное яблоко — всё в лучших дворецких традициях. Из-под потрёпанного тёмного сюртука сверкали белизной кружевные манжеты и вычурный воротник рубашки. Единственное, что чуть выбивало его из образа, так это тёмные, слишком пронзительные глаза да чёрные перчатки без пальцев.

— Вы в порядке, хозяин? — в меру почтительно осведомился слуга. В меру, потому что в тоне его определённо читалась хорошо замаскированная фамильярность очень старого знакомого. — Вас целый день не было.

— Я же предупреждал, что придётся отлучиться. Больше я себе такого не позволю, не беспокойся. Для моего… досуга мне вполне хватит ночей. Как вёл себя мой морок?

— В точности подражая вам. И это без какого-либо ментального контроля с вашей стороны. Превосходная работа, как и следовало ожидать. Никто ничего не заподозрил.

— Ну, я облегчил ему работу. Всё-таки для окружающих у меня разыгралась мигрень, так что… особого общения ни с кем не требовалось.

Слуга приблизился. Его шагам, звонко отдававшимся от паркета, вторило эхо — просторная комната почти пустовала, а кое-какая имеющаяся обстановка была скромной почти до аскетизма.

— И как всё прошло? — спросил Альдрем.

Его господин улыбнулся:

— Как и ожидалось.