Читаем Та, что гуляет сама по себе полностью

Та, что гуляет сама по себе

Следующей посетили одёжную лавку. Стоило мелодично звякнуть дверному колокольчику, как навстречу вынырнула продавщица — юная, пухленькая, похожая на ванильную зефирину. Зарумянилась, засуетилась и принялась расхваливать как товар, так и покупателей, которым буквально всё "изумительно шло".

Таша, не мудрствуя лукаво, удалилась за примерочную ширму с первым приглянувшимся платьем — жатый светло-бежевый хлопок, немного кружев, вышивка серебряной нитью по неглубокому вырезу и рукавчики буфами. Выяснилось, что платье сидело, как влитое: вздымалось, где положено, красиво облегало бёдра длинной юбкой и спускалось широкими складками до лодыжек.

— А зеркало можно? — искрутив голову под всевозможными углами, наконец спросила Таша.

— Бархатную занавесь видите? — откликнулась продавщица. — За ней зеркало и есть.

Таша видела и уже тянула на себя тяжёлую чёрную ткань.

"А ведь только сейчас вспомнила, что в последние дни лишь раз удосужилась в зеркало взглянуть…"

— Это я с такими волосами почти три дня ходила?!

Из Подгорья выбрались уже ближе к вечеру. Джеми горестно вздыхал по деньгам, выброшенным на такие бесполезные, по его мнению, вещи, как штаны из тонкого сукна, отделанную кружевом рубашку, высокие замшевые сапоги и куртку из лучшей кожи, какая нашлась. На этом процесс отоваривания далеко не завершился. Был присмотрен тёмный плащ с щеголеватой вышивкой. Под плащ подобран пояс, кошель и ножны (замысловатая конструкция из дерева, кожи и золотой инкрустации). И завершающим штрихом — вместо планируемого меча в итоге приобретена сабля: однолезвийная, чуть изогнутая, с защищающей кисть гардой, витиевато переплетённой несколькими дужками.

Собственно, в приобретении "экипировки" Алексас принимал участие побольше Джеми. Взять хотя бы эпизод в одёжной лавке: поминутно отбирая у братца контроль над телом, Алексас отверг девятнадцать рубашек подряд, так как одни "жали в груди", в других "руки были скованы", а третьи попросту "не шли". Таша даже подозревала, что главным аргументом в выборе оружия послужил тот факт, что сабля в руке смотрелась изящнее простого меча с незамысловатой крестовидной рукоятью.

Сама Таша мерила дорогу новыми башмачками, — светлой кожи, остроносыми, стягивающимися ремешком выше щиколотки, — ловила ветерок полами свежеприобретённого плаща из мягкой шерсти кремового цвета и на ходу пыталась расчесать волосы подысканным с час назад частым гребнем.

"Не собираюсь больше терпеть на голове эти колтуны!"

Колтуны, впрочем, сдаваться не собирались и оборону держали стойко.

— Может, остричь? — подсказал Джеми.

— После тебя, — Таша яростно чесанула гребнем особо упрямую прядь. Прикусила губу, моргнула, смахивая с ресниц немедля навернувшиеся слёзы.

"Мда…"

— Джеми, может, всё-таки поможете? — ровно проговорил Арон.

Мальчишка угрюмо шмыгнул носом:

— Ей и так…

— Джеми…

Паренёк страдальчески вздохнул, вскинул руку и щёлкнул пальцами.

Непокорные волосы зашевелились, вздыбились, извильнулись — и покорно легли на плечи: расчёсанные, шелковистые и ещё пушистее, чем прежде.

— Спасибо, — изучив на ощупь ближайшую прядь, только и смогла вымолвить Таша.

"Нет, всё-таки педестриан — он и есть педестриан!! Видел же, мог же…"

"…скажи спасибо, что заклятье правильно прочёл. Мог бы и остричь, с него станется".

Несмотря на то, что день лишь начинал тихонько двигаться к сумеркам, все до единой бабочки таинственным образом исчезли — чем немало расстроили Ташу, твёрдо решившую на обратном пути попытать счастья.

"Или попытать счастье — как посмотреть… Если за крылышко…"

"…вот садистских наклонностей в тебе пока не наблюдалось".

"Да шучу я, шучу…"

Впрочем, Таша быстро утешилась, занявшись собиранием букета из васильков, вербены, горечавки и колокольчиков, жизнерадостно синевших по обочине.

— Не люблю рвать цветы. Живые же. Лучше бы росли себе спокойно, глаз радовали, — прикидывая, куда приладить очередной цветок, услышала она голос Джеми.

— Быть сорванным в блеске красоты порой лучше, чем оказаться обречённым на бесполезное увядание. И потом… Чем бы дитя ни тешилось.

Подняв голову, Таша встретила укоризненный взгляд мальчишки, и тепло-улыбчивый — Арона. Обычно серые, сейчас глаза дэя светились отражённым небом, и потому, казалось, сияли ещё ярче. И была в них какая-то трепетная, с оттенком неизъяснимой грусти нежность…

Таша, приладив таки василёк с краешку, неторопливо склонилась за следующим.

"А я ведь любила Альмона…"

"…Альмона. Именно. Вот даже интересно, почему любила? Лишь потому, что — родитель?

…в его глазах за все годы даже намёка на нежность не видела…"

Да, я любила Альмона, подумала Таша.

Но называть его отцом сейчас казалось куда более странным, чем думать так об Ароне.

— Таша!

— А?

— Идём?

— Да… да, — Таша, тряхнув головой, побежала обратно на дорогу, помахивая букетом в опущенной руке.

Сантименты, ксаш бы их побрала…