Та, что меня спасла

Сева и Леон перетащили тётку прямо с креслом поближе к костру, где жарят шашлыки. Эльза воспитывает не в меру расшалившихся детей. Марк и Настя за лето окрепли. По утрам их возят в школу, где они прижились и нашли новых друзей.

Жора хохочет и что-то втолковывает Леону. Его жена греет руки у костра. Скоро ей предстоит поездка в Израиль, в клинику, где дарят шанс получить маленький кусочек живого счастья – младенца, которого они с Жорой так давно ждут.

– Может, пока они все так увлечены и заняты, мы удерём потихоньку? – шепчет мой муж, и руки его пробираются под мой свитер.

Он прижимает меня к себе покрепче, и я чувствую, что убежать ему отсюда хочется очень сильно.

– Подожди немного, потерпи, – смеюсь тихо и накрываю его руки своими. – Мы всё успеем и никуда не опоздаем.

– Эх, – вздыхает он сокрушённо, – а так хотелось тебя украсть, совершить дерзкий поступок. Но раз жена против, то, так и быть, потерплю. Держи! – вкладывает он мне в ладонь коробочку.

– Что это? – кручу вещицу и не спешу открывать. Это предвкушение.

– То самое кольцо, помнишь? В машине? В тот день, когда мы ехали на бал? Ты ещё сказала: потом. Думаю, этот день настал. В нём нет ничего особенного. Оно не обручальное, а просто красивое. Но я покупал его и знал, что люблю тебя. Признался в этом сам себе. Там, в машине. Подумал тогда: люблю так, что готов целовать следы твоих ног.

Я сжимаю в пальцах коробочку. Не прячу слёз.

– Я тоже люблю тебя, Эдгар. Мой и только мой. Единственный. Сколько бы ни прошло лет.

Он целует меня. Накрывает губы губами. Сжимает лицо ладонями. Прижимается бёдрами.

– Нет, это невыносимо, – бормочет он и тянет меня за руку. – Иногда я тиран и деспот. Им хорошо без нас. А нам плохо друг без друга. Поэтому пусть весь мир подождёт, пока я не подарю тебе экстаз.

И я иду за ним. Крадёмся как воришки. Любим друг друга, не снимая одежды. А когда умолкают наши стоны удовольствия, утихает дрожь тел, хохочем, как сумасшедшие. От полноты счастья. От радости единения. От того, что впереди – много-много ярких и счастливых дней, где будут не Эдгар и Тая по отдельности, а будем мы – одна большая душа на двоих, одно огромное сердце, где хватит места для всех.

Рассвет наступает завтра - бонусный рассказ об Игоре и Ольге

=1

– Навязалась на мою голову! – главная фраза детства. Оля помнит её слишком хорошо.

Это старший брат тянет Олю за руку в детский сад и каждый раз вычитывает, что ему некогда, друзья ждут, посмеиваются над ним, а он вынужден изо дня в день таскаться с мелкой сестрой. Сопли ей вытирать да в сад – из сада водить.

На самом деле, Оля умела быть тихой и незаметной. Так лучше, и меньше ругают. Забьёшься в угол, притихнешь – и все забывают о твоём существовании. Оля часто мечтала, что настанет день, и старший брат перестанет её ругать. Полюбит наконец-то.

У них разница в десять лет. Не так уж и много, но тогда, в детстве, – глубокая пропасть, целая эпоха, разные взгляды, иное мировоззрение.

– Вот же, навязалась! Нет бы братом родилась! Всё лучше было бы да легче! – Славка не скупился на злость, а Оля не смела даже плакать, потому что Славка – единственный, кому она нужна. Да ещё отцу, но тот вечно занят.

У них непросто. А со временем стало запутанней и больнее. Их мама пьёт. Поначалу не так явно, а с годами – всё больше и больше.

– Эх, Олюшка, – гладит отец большой ладонью по тёмным волосам. – Думал, хоть ты её остановишь, но она как паровоз – летит вперёд, никого не замечая. И тормоза, кажись, отказали.

Отцовские откровения Оля помнит тоже чуть ли не слово в слово. Он не любил долгих разговоров, но когда не работал, в редкие часы отдыха, не скупился на любовь. Возился с ней и братом, убирал в квартире, готовил вкусные суп и кашу. Всё то, чего не делала мать.

Она вечно где-то пропадала. Появлялась в доме набегами. Весёлая, красивая хохотушка. Вечно хмельная и всегда добрая. Вот только любви ей, кажется, недодали.

Мать приносила в дом вкусные, дорогие шоколадные конфеты, какие-то незнакомые разносолы и фрукты. Пыталась таким образом «побаловать детей». Но делала всё это так, словно к чужим приблудам пришла, облагодетельствовала на час – и снова в разгул.

– Кукушка, – поджимала губы бабушка, что приходила к ним пару раз в неделю, помогала отцу по хозяйству да учила подросшую Олю нехитрым домашним делам. – Как была вертихвосткой, так и осталась.

– Ты мать не суди, – наставлял отец, всё так же прижимая дочь к худой груди. – У каждого свой характер. Она живая, весёлая. Скучно ей со мной, не хватает праздника жизни. Думал, сумею ей дать всё, а оказалось по-другому.

Он тяжело вздыхал. Любил её ровно и безответно – об этом Ольга подумала уже позже, когда подросла и стала больше понимать, что же соединяет мужчин и женщин, что заставляет создавать семью и рожать детей.

А пока она была меньше, ей остро не хватало любви, какой-то защищённости, когда других малышей приходили забирать из садика матери или отцы, изредка – бабушки и очень редко – старшие братья и сёстры.