– Да ничего подобного! Я доволен! И спасибо, – добавил я, указывая на еду.
– Нет, не это, – засмеялась она, – не здесь со мной… Я имела в виду, в этих краях. Я пригласила тебя, потому что ты меня расстроил.
Она сказала это не сердито, скорее даже ласково. Я пожал плечами.
– Я ведь городской житель. У вас тут красиво. Правда. Но меня это угнетает.
– Чем ты увлекаешься, чем занимаешься?
Я сделал ещё глоток. От жары и волнения у меня уже кружилась голова.
– Исследую.
– Это как?
– Мне особо делать нечего, и я на велосипеде езжу. Исследую окрестности. К примеру, в лесу я нашёл разрушенный дом.
Она понимающе улыбнулась.
– Замок? Его здесь так называют.
– Вот как?
– Да, уже десятки лет дети используют его для игр. Так делала и я, и мои родители… Иногда туда ходят подростки… Совсем недавно была история с преступниками. С настоящими преступниками. Полиция и родители на ушах стояли.
Я подумал о силуэте, который видел там мельком. Вот кто это мог быть: преступник. От этой мысли я похолодел, вспомнив тех, что видел иногда в своём квартале в Париже, бледных и чахлых, готовых убить за пять евро.
– В любом случае место потрясающее, – я словно набивал цену, – у меня прямо видения начались, когда я туда вошёл. А эта люстра!
Словно от воспоминаний, её большие зелёные глаза распахнулись ещё шире.
– Да, та люстра! От неё прямо в дрожь бросает!
Я кивнул.
– Я туда давно не ходила. Но ещё три или четыре года назад там были замки.
Я наконец решился спросить:
– Сколько тебе лет?
– Двадцать один.
Она подала мне бутерброд.
– Пармская ветчина, овечий сыр. Скажи, как тебе?
– Спасибо.
Я попробовал: это было замечательно. Свежее, солёное, мягкое, сочное. Я рассыпался в похвалах, она улыбнулась.
– У нас хорошие места, вот увидишь!
Некоторое время мы молча жевали, глядя на реку. И правда, было хорошо. Мирно, как-то сказочно. Я бы не удивился, если бы из чащи показались эльфы и потусторонние духи.
– А кому принадлежал этот дом? – спросил я наконец. – Этот Замок?
Прежде чем ответить, Лили сделала глоток.
– Никто точно не знает. Деревенские старики говорят, что ещё в начале двадцатого века в доме жили. А после войны – всё! Первой мировой, я имею в виду.
– Люди исчезли внезапно?
– Никто не знает, что с ними произошло. Кто знал, уже давно умерли. Вот так… Да мне, честно сказать, плевать на всё это. С тех времён столько всего произошло…
– Преступники?
Она пожала плечами.
– И это тоже. Многим подозрительным типам нравилось ходить сюда, но у Замка всегда была дурная слава.
Внезапно, как по наитию, я спросил:
– Полина – это имя тебе что-нибудь говорит?
Она словно закрылась и спросила резко:
– Зачем ты спрашиваешь?
Казалось, я оскорбил её. Я выпил ещё сока, чтобы прошло неприятное чувство, но это не помогло. У Лили был такой недовольный вид, что я не знал, продолжать ли разговор или постараться сменить тему. Я был сбит с толку, и любопытство взяло своё.
– Это из-за моей младшей сестры, – объяснил я. – С тех пор как мы сюда приехали, она говорит о какой-то Полине. Мы никакой Полины не знаем, и меня это беспокоит, хотя, быть может, это и глупо.
Лили не ответила. Она осушила свой стакан и налила ещё. Я не знал, как реагировать, как разрядить атмосферу. Я очень жалел, что заговорил об этом, но как я мог предвидеть такую реакцию? Я вздохнул и проговорил:
– Мои родители считают, что это воображаемая подружка, из-за переезда.
– Твои родители рассуждают здраво.
Она начала собирать приборы, пластиковые стаканы, завязала мешок с мусором, чтобы выбросить. Сам того не желая, я прервал наш пикник. Лили довезла меня до дома, но по пути не проронила ни слова. Она включила очень громкую музыку, словно чтобы помешать мне задавать какие-либо вопросы. Добравшись до ворот, мы коротко простились, и во рту у меня остался металлический привкус.
Через окно моей комнаты я смотрел в ночь. Ночи здесь – это что-то! Небо становится синим. Тёмно-синим и бездонным. Жёлтая луна – как безумный глаз, раскрытый среди пустоты. А вокруг, на все 360 градусов, звёзды.
Когда я вернулся с этого очень краткого пикника, Софи работала за компом в кухне, папа в гостиной препирался с рабочими. Никто не обратил на меня внимания.
Совершенно подавленный, я поднялся в свою комнату, намереваясь запереться там в добровольном заключении. Проходя, я увидел, что Жанна сидит на полу в своей комнате, рядом с ней Малышка. Я остановился полюбоваться. В ярком свете светлые волосы Жанны отливали розовым, так же как висящие в воздухе пылинки, похожие на частички сладкой ваты. Сестра в одиночку играла в «Доктор Мабуль». Она обожала эту игру. Но слышно было, как она с кем-то тихонько разговаривает. Она улыбалась, ей это явно нравилось. Я стоял у двери, заинтригованный. Жанна сказала: «Твоя очередь, давай!»
Я замер, внутри всё словно окаменело. Я стал осторожно, на цыпочках, подходить. Сестра сидела в стороне от игрового поля, но я видел, как засветился красный нос «пациента».
Я услышал жужжание.
Я видел, как засветился красный нос, я слышал жужжание – это значило, что кто-то коснулся чувствительных мембран нарисованного пациента!