Та еще семейка

— Вы же должны быть… Хотя я вас, пожалуй, сразу узнал. В бегах, Марина Петровна? Поздравляю. Жаль, не в моей компетенции заняться возвращением вас на прежнее место в изоляторе.

— У меня нет времени для острот. Зафиксируйте сообщение. В Строгино, позади Троицкого магазина, в элитном доме на последнем этаже находится Парамиди, объявленный в розыск по подозрению в убийстве или организации убийства молодого артиста… забыла, как его фамилия… Кроме того, Стефан Парамиди является одним из крупнейших дельцов наркотрафика из России в Европу. Но убийство касается вашей работы, майор. У меня все.

— Чему обязан такой любезностью с вашей стороны? — осклабился на противоположном конце беспроводной линии Сидорин.

— Так нужно. Берите его немедленно, а то опять ускользнет. С ним телохранители, учтите.

— Грызутся наркопауки в банке?

— Пауки грызутся и в полиции, и в Думе, и в правительстве. Прощайте, майор.

— Благодарю за помощь, Марина Петровна…

Но Илляшевская уже отключила телефон и позвала Мелентьевну, которой перед телефонным разговором велела уйти.

— Мне надо пробраться в свой дом, — сказала она с суровой решимостью. — Там охраняют, не знаешь?

— Раньше охраняли. Потом одним днем вывезли все вещи: мебель, шторы, люстры, все светильники — и настенные, и всякие. Прямо сказать, вычистили помещение догола, как метлой повыметали, повыскребали. И котел с нагревом из котельной, и трубы свинтили… И провода сняли, даже выключатели и розетки… Одно слово — грабеж полный. Только стены и крышу небось не тронули. — Мелентьевна тяжело вздохнула и горестно потупилась, не в силах выдержать взгляда Марины Петровны с расширившимися во весь глаз зрачками.

— Откуда ты знаешь?

— Напротив филиала моя подруга живет, Танька Прохорова. Ее мужика приглашали на погрузку, он и рассказал.

— Гады, не имели права до приговора… Только при конфискации… — Илляшевская скалилась в темноте, как разъяренная волчица.

Влажными вздохами мартовского ночного ветра, прилетавшего волнами, сопровождалось последнее отчаянное предприятие экс-директрисы. Туманилось, посылало сырой снежок черное небо.

— Ладно, я поехала. Если все сойдет и я выкарабкаюсь, то про тебя не забуду. — Илляшевская пошла по льдистой дорожке к калитке. Рустем тут же присоединился к ней, вертя настороженно головой. Горбоносый и смуглый, при лунном свете его словно из металла отлитый профиль вызвал у старой костюмерши воспоминание о каком-то экзотическом балете, который она обслуживала некогда в театре, в годы молодости.

Нелепая и огромная в своем широком пальтище, Илляшевская полезла в машину. Прощаясь, махнула рукой старухе.

— Марина Петровна, миленькая… Да как же все… Дай бог удачи… — плаксиво причитала Мелентьевна из калитки. — Осторожненько там, осторожненько…

Когда «Нива», пофыркивая и шелестя шинами на отпотевшей дороге, скрылась во мраке, Мелентьевна возвратилась в дом.

— Отпусти Шарика, — сказала она заспанному мужику, курившему в сенях, — да ложись. Уехали, черт их унес.

Подумав некоторое время, бывшая филиальская костюмерша снова вышла во двор. Прошла за угол, достала мобильный телефон, потыкала кнопочки. Долго никто не подходил, наконец пропойно осевшим басом спросили:

— Хто?

— Гусь? — не отвечая, осведомилась Мелентьевна. — Это Евдокия Шалаева. Позови Глыза.

— Че поздно-то? Глыз отдыхает, набрался.

— Я звоню не анекдоты травить, сейчас же буди Глызина.

— Мать твою, зараза, придумала тут… — высказался строптивый Гусь, но разбудил нужного человека.

— Глызин? Ты в порядке, Николай Корнеич? Тогда слушай сюда. Маринка-директор смылась из казенного дома, понял? Как удалось, не знаю. Значит, помогли очень сильные люди. Только что была у меня с двумя барбосами. Какие? Ну, видать, первый класс. При стволах, конечно. Маринка взяла у меня ключи от филиала. Будут проникать в помещение. Охраны там постоянной нет. Как вещи и оборудование оттудова поперли, так и поста не стало. А если все-таки мент дежурит, они его уберут. Тут ясно светит одно. У Маринки где-то тайник с товаром, который не нашли при обыске. Трудно поверить? Ну, если трудно, вались обратно на боковую. Ага, все равно разбудила. Сто процентов? Верняк? Насчет верняка не побожусь. Подъезжай с мужиками и жди в сторонке. Увидишь, если будут что-нибудь выносить. Ворота им не открыть, машину оставят где-то рядом. Не мешай, пускай стараются. Если они загрузятся и поедут, сразу не нападай. Пусть километров на двадцать отбегут, тогда и чокни. Учти, стрельба будет. Там боевики небось не фуфло. Берегите лбы. Ну, вот так вот. Я тебе сказала, решишь — делай. У них «Нива». Цвета… вроде бы синего, в темноте толком не разобрала. Прошло минут пятнадцать, как поехали. Минут через сорок доберутся.

Мелентьевна убрала в карман трубку. Постояла в раздумье, поежилась, пробормотала что-то невнятное. «Как это они меня с Мишкой не прирезали? — думала костюмерша. — Повезло, торопилась Маринка. А может, во мне уверена. Но мы-то не простые. Чего терять, если можно взять… Ладно, как получится. На все воля Божья или судьба, или еще что…» Она перекрестилась.