Та, которая покупает

Уэсли едва не рассмеялась от такого упорства Шерри. Она просто не могла вынести еще одну душеспасительную беседу. С нее хватит!

Боль от потери Дункана была столь невыносимой, что Уэсли потеряла способность чувствовать. Она проплакала три ночи подряд, а потом — ничего.

Она ощущала лишь пустоту в душе и какую-то непривычную отстраненность от всего происходящего. Уэсли будто смотрела на себя со стороны. Словно наблюдала, как она справляется с ситуацией. Ждала своего следующего шага. Ждала, не сорвется ли и не начнет ли кричать. Или сходить с ума. Пока ничего такого не происходило. Но она ждала.

Уэсли изучала специальную литературу из серии «Помоги себе сам». После расставания с Дунканом она оставила сто пятьдесят долларов в книжном магазине «Барнс энд нобл». Девушка читала Библию. Слушала печальную музыку. Зажигала свечи. Искала утешение, где только возможно, в пределах своего мрачного и тесного, но безопасного мирка.

Она выбросила его фотографии, зубную щетку и «Палм пайлот», который он вечно забывал среди диванных подушек. А потом вытащила все это из мусорного ведра и положила в пакет, добавив пару рубашек, оставшихся у нее в шкафу. Уэсли поставила пакет у входной двери.

Она не рассчитывала на его возвращение. В свое время Уэсли думала — нет, знала, что Майкл прибежит обратно. Не прибежал. Так почему Дункан должен? Они были вместе всего несколько месяцев. Но тогда отчего она чувствует такую же боль, как от потери близкого человека, с которым бок о бок прожила пять лет?

Дни шли за днями, недели за неделями. Уэсли училась, сдавала экзамены, совершала долгие пробежки в снег и холод. Пыталась улыбаться, слушая рассказы клиенток о том, сколько килограммов им удалось сбросить; старалась сосредоточиться на том, как им лучше помочь. Она ничего не знала о Дункане. Примерно через месяц Уэсли перестала надеяться. Она начала привыкать к пустоте своей квартиры и бросила убеждать себя в том, что он может прийти за вещами.

Уэсли ходила в церковь и проводила время с Шерри и ее друзьями. С ними было не так уж и плохо. Она читала, работала, училась и бегала. Искала утешения везде, где могла.

Глава 22

Март в Новой Англии отличается особым коварством. Зима вроде только-только закончилась, но ему отлично удается притвориться настоящей весной. В воскресенье вовсю светило солнце, термометр показывал больше десяти градусов, а кое-где на растопыривших голые ветки деревьях даже набухли почки. Однако снежная буря из Канады уже обрушилась на штат Мэн и не думала прекращать свое наступление. Подождите-ка денек-другой. И тогда получите сполна.

Уэсли старалась вести себя как ни в чем не бывало. Она улыбалась и жала руку друзьям Шерри, прощаясь с ними на парковке у церкви. Они все называли ее сестрой. Но, несмотря на их любовь, в глубине души она по-прежнему чувствовала саднящую боль. Они так радовались самим себе — спасенным и очищенным от скверны. И ни один из них не понимал, какую ношу ей приходится нести.

— Я собираюсь сегодня в «Шаттук», хочешь пойти?

— А что такое «Шаттук»? — поинтересовалась Уэсли, пока подруга выруливала из переполненной парковки на Блю-Хилл-авеню.

— Это больница. Моя мама работала там перед смертью.

— А тебе туда зачем?

Шерри посмотрела на Уэсли и покачала головой:

— Проведать больных. Одиноких. Которых никто не навещает.

— О! — Уэсли стало стыдно за свой вопрос. И заодно за следующий, чуть не слетевший с ее губ: «И почему вам, ребята, нужно быть такими правильными?»

— Ну что, идешь?

— Мм, не знаю. Мне столько надо сегодня прочитать.

— Уэсли, — начала Шерри самым что ни на есть материнским тоном, — если ты хотя бы в течение нескольких минут подумаешь о ком-нибудь, кроме себя, то сильно удивишься, обнаружив, как ничтожны твои проблемы.

Уэсли ничего не ответила. Она не знала, что тут сказать. Кроме одного: ей собственные проблемы ничтожными не казались. Но какой смысл спорить с Шерри? Она еще не остыла после проповеди.

— Ладно, может, ненадолго.

— Прекрасно. Поехали поедим.

Шерри прибавила громкость на проигрывателе компакт-дисков и принялась подпевать исполнительнице госпелов Фриде Баттл.

Через несколько минут они вошли в ресторан негритянской кухни «Боб зе шефе» — единственное приличное заведение в «белом» районе, принадлежащее чернокожему. Возможно, именно благодаря этому ресторану Бостон вызывал доверие у чернокожих, приезжающих из других частей страны. Меню такое, что слюнки текут; заводной джаз-банд; шведский стол… И все-таки три четверти присутствующих на воскресном бранче — белые. Ну а что с этим сделаешь? Бостон есть Бостон.

Им повезло со столиком — прямо возле музыкантов.

— А ударник ничего себе! — заметила Шерри, стараясь перекричать латиноамериканские ритмы.

Уэсли сделала большие глаза. Она и не заметила. Девушка положила себе овощей, омлет и пару блинчиков. Ее подруга взяла то же самое.

— Какие мы хорошие, да? — Шерри наморщила нос, сравнив свой скромный выбор с горами куриных крылышек, макарон с сыром и других холестериновых вкусностей на тарелках других посетителей.