Та, которая заблудилась

– Тогда просто расскажите, как веселую историю. Все равно сидите и скучаете.

Какое-то время старик молчал. Потом засипел снова:

– Что тебе рассказать?

– Это очень большое подземелье, да?

– Да.

– Но какая-то планировка все равно должна быть. Как располагаются камеры?

– Есть один вход. Он же и выход. Чтобы попасть в подземелья, нужно спуститься вниз по лестнице, затем пройти мимо масляных залов через металлические ворота. От ворот ведут два коридора. Левый шире, он прямой и в нем больше камер. В правом множество ответвлений. Все они заканчиваются такими отдельными камерами, как твоя.

– Значит, мы где-то в одной из ветвей этого правого коридора? – переспросила я, вспоминая путь, которым пришла сюда.

– Да. И уверяю, мы забрались в самый конец.

– Что не может не характеризовать нас как самых отъявленных злодеев, – не удержавшись от грустной иронии, подытожила я.

– Верно! – просипели из темноты.

– Значит, в подземельях нет стражи?

– Нет, здесь есть только один выход. Достаточно стеречь его.

– Ворота?

– Именно так.

– Подождите, а что там за воротами? Какие-то залы, вы сказали?

– Масляные залы.

– А подробнее?

– Вон там на стене горит светильник.

– Да и я все удивляюсь, как он не потух до сих пор.

– Именно для этого существуют масляные залы.

– Я вся внимание.

– Эта история началась много десятилетий назад. Здешнему отцу настоятелю понадобилось решить проблему с освещением монастыря. Обычай требовал, чтобы в каждой келье горел светильник со священным маслом. Масло все время выгорало, послушники забывали подлить масла или неразумно расходовали столь дорогой материал, чтобы горело ярче. А отец настоятель очень хотел, чтобы во всем был порядок. Решение он искал не один год. А найдя, долго не мог его принять. Но в конце концов ради блага монастыря ему пришлось найти в себе силы, чтобы смириться и пойти на небольшую хитрость. Когда-то меня столь благосклонно принимали в этих стенах, что открыли мне тайну. Разумеется, я дал слово никогда не разглашать ее. Однако, учитывая нашу общую участь, полагаю, что сия тайна не выйдет за пределы этих стен.

– Ладно, когда я отсюда выйду, буду держать язык за зубами.

– Очень смело.

– Так что там стало с маслом?

– Решение было весьма простое и в то же время сложное. Монастырь обратился к магии.

– В каком смысле?

– Всем известно, что религия не признает магию ни в одном ее проявлении. Всех магов, колдунов, ведьм церковь клеймит позором. И хотя формально в стране на магию запрета нет, большинство магов предпочитает держаться подальше от людей. Обычно они живут где-нибудь в уединении. Но ты это и сама знаешь.

– Ага, – поспешно подтвердила я на всякий случай.

– Так вот, монастырь обратился к магам.

Глава 38

– Вы меня хотите убить?

– В общем, нет. А ты что, боишься?

– Да нет, просто пытаюсь распланировать день.

Из к/ф «Изображая Бога» (Playing God)

Ну да, тут не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, чего они ждали, пока держали меня здесь. Это и заняло всего-то неделю. Всего одна неделя, скрашенная разговорами с невидимым во мраке собеседником, и я наконец имею возможность лицезреть то, что должна была неизбежно увидеть. Оно скалится в ухмылке презрения и превосходства. В свете факела это выглядит жутко, но я-то знаю, что оно так выглядит при любом освещении. Поэтому я спокойна и даже стараюсь улыбаться. Не широко, чтобы ранки на лопнувших губах не разошлись. И я дарю себе приятную возможность быть первой в этом неравном противостоянии.

– Доброго здоровьичка вам, товарищ Серпентарий. То есть Серафиний.

Он морщится, и я мысленно хвалю себя. И даже получая звонкую пощечину, не перестаю улыбаться. Губа все-таки лопается и в рту появляется привкус крови. За неделю я уже к этому привыкла. Меня хватают за руки, и я наконец узнаю амбалов, которые привели меня сюда.

– Я соскучилась, – громко шепчу я прямо в лицо святоши, когда меня тащат мимо него. И боковым зрением вижу, как он крестится. Да, надеюсь, я его любимая ведьма. Все, что со мной происходит, я вижу словно бы со стороны. Боли я почти не чувствую, даже когда мои провожатые неудачно дергают меня, ударяя о стены. Все, что меня занимает в этот момент, это ругательства. Я ищу самые едкие, самые язвительные слова, чтобы лицо монаха снова и снова озаряла гримаса отвращения и злобы. Я слышу, как он идет следом. А значит, нам предстоит разговор.

Единственный момент, когда я позволяю себе отвлечься от своих мыслей, – когда мы проходим через металлические ворота. Мне приходится упираться сильнее и получить изрядную долю ударов. Но это того стоит. Я имею возможность рассмотреть и ворота, и двери в масляные залы, и лестницу, ведущую наверх. А наверху день. Свет даже через небольшие окна монастырских коридоров кажется невероятно ярким. Ощущение такое, будто в глаза бросили ведро песка. Я тщетно жмурюсь и моргаю. Мне даже начинает казаться, что тюремные насекомые не такая уж и пытка. Впрочем, глаза скоро привыкают. Да и идем мы недалеко.