Та, которой не стало. Волчицы. Куклы

Вначале меня терзали сомнения. Но очень скоро я понял, что, несмотря на все свои усилия, Элен никогда ничего не поймет в плотской любви. Женского в ней только руки — внимательные, созданные для нежных прикосновений, забот, утешения. Я поджидаю их, эти руки, безмолвно призываю их. Мне хотелось бы бесконечно ощущать их на себе, стать похожим на ребенка и отдаться им, чтобы они мыли, кормили меня. Я тоже, в сущности, не люблю любовь. Я так и остался маленьким мальчиком, испорченным, эгоистичным, сиротливым. С Элен я перестал быть одиноким. Ее платье уютно шелестит вокруг меня, и мне уже не обойтись без этого. Мы немного разговариваем. Она не очень умна, знания ее поверхностны и условны. Она получила «хорошее воспитание». Этим все сказано! Она считает себя пианисткой только потому, что умеет в такт бить по клавишам. Это единственное, что меня в ней раздражает. Она была бы безукоризненна, если бы ограничилась тем, что, подобно лампе у изголовья, излучала мягкий свет. Но я не теряю надежды сделать из нее музыкантшу. В доме есть пианино. Старый инструмент с западающими клавишами, у которого полностью вышли из строя нижние октавы. Вечерами она играет для меня. Я усаживаюсь на продавленный диван. Вся мебель здесь старая, разрозненная, трогательная. Но комнаты хранят благородство, просторны, а поблекшая роспись не лишена приятности. Я пью свою настойку. Редкие часы не ощущаю глухого жжения в животе. Приторная настойка ромашки, как правило, усыпляет меня. Я вытягиваю ноги. Прислоняюсь затылком к изогнутому изголовью. Элен сидит ко мне спиной, на нее падает свет от установленных на пианино бра. Увы, она любит Шопена. Играет она сухо.

— Отдайся музыке, — советую я.

— Ты в этом ничего не смыслишь, — отвечает она.

— Пусть так. Больше тепла, радости…

— Шопен грустный.

— Не всегда, дорогая, не всегда.

— Что ты в этом понимаешь?

— Мне так кажется.

Когда искушение слишком велико, я встаю. Но держу руки в карманах.

— Начни снова. Ну, доставь мне удовольствие… Меньше следи за тактом. Представь, что ты в воде. Ты плывешь, волна приподнимает тебя…

Ну вот! Кончиками пальцев я уже рисую в пустоте некую музыкальную форму. Элен перестает играть.

— Тебе бы возобновить занятия музыкой, Бернар. Я тебе помогу.

Я возвращаюсь на диван. Отхлебываю настойки.

— Продолжай. Не обращай на меня внимания.

Сев ко мне вполоборота, чтобы видеть, доволен ли я, она вновь ударяет по клавишам. Я машинально покачиваю в такт головой. Боль здесь, у меня под рукой. Не отпускает, иногда отдает в бок. Она не очень сильная. Кажется, что во мне сидит какой-то жучок и точит меня изнутри. Элен обрывает игру.

— Болит?

— Немного.

Она усаживается возле меня, обнимает меня за плечи. Мы сидим голова к голове.

— Мне тяжело видеть тебя в таком состоянии, дорогой.

— Да не беспокойся ты! Уверен, когда у нас появится настоящий хлеб, настоящий сахар, настоящий кофе, мне станет лучше.

Я не продолжаю: все это у нас уже было при Аньес. Теперь мы, как все, сидим на эрзацах. Элен помешивает ложкой в чашке, производя на удивление приятный звук. В затылке появляется ощущение какого-то зачарованного изнеможения. Я теснее прижимаюсь к Элен. Ее дыхание слегка возбуждает меня. Я таю в идущем от нее тепле.

— Вот видишь, проходит, — шепчет она. — Пей, мой маленький Бернар.

Она подносит ложку к моим губам, и я пью с закрытыми глазами. Ложка стучит о зубы, и мне, не знаю почему, хочется смеяться. Мы одни в лоне этого мирно подремывающего дома. Женщина что-то нашептывает мне. Скрипнет стол или шкаф, им едва слышно вторит пианино. Замереть! Мы долго неподвижно сидим — у Элен бесконечное терпение. Наконец она помогает мне подняться в нашу спальню, раздеться и лечь в постель.

— Тебе хорошо? Что-нибудь нужно?

Она поправляет подушку, руки ее некоторое время двигаются близко от моего лица; затем я лежу и слушаю, как она занимается собой; каждый звук так многозначен, так успокаивает. Я почти уже сплю, когда ее тело образует возле меня ручеек мягкой плоти, и, прежде чем окончательно погрузиться в сон, я ласково провожу по нему пальцем. По утрам мне всегда хорошо. Я вновь чувствую себя сильным. Гуляю по саду. Немного читаю, устроившись в гостиной в форме ротонды, откуда видна река. Элен приоткрывает дверь:

— Тебе хорошо?

— Да.

— Я могу выйти в город по делам?

— Ну конечно.