Та сторона, где ветер

– Это он из-за марок выдумал, – сказал Генка.

– Он тогда еще не собирал марки, – возразил Илька. Но спорить ему больше не хотелось, и он скорее заговорил о другом: – Гулять еще будем или домой?

– Давайте домой, – попросил Владик. – Я своего дома еще и не видел.

И только сейчас все вспомнили, что он приехал лишь сегодня и дома у себя еще не был.

Глава шестая

Владик просыпался рано. После шести уже не поспишь. Как ни задергивай штору, солнце все равно просачивается в какую-нибудь щелку.

Июньское солнце высокое и веселое. В самом крошечном луче столько тепла, что любой сон испаряется, как лужица на асфальте.

Владик прищуривает глаз. На кончиках ресниц загораются радужные шары. Разноцветные капли, звезды и кольца кружатся в этих шарах. Вот какое чудо случается, если близко-близко рассматривать солнечные искры.

Владик распахивает ресницы. В комнате такой свет, будто сейчас не утро, а яркий полдень. Это потому, что стены покрашены в цвет слоновой кости.

Слоновую кость и самих слонов никогда Владик не видел.

Только на картинках. Но картинки были даже не цветные. А посмотреть бы их живых – громадных, серых, добродушных. И тонких жирафов, и желтых львов… И верблюдов…

Владик перестает улыбаться. В беззаботные мысли его вползает воспоминание и начинает мешать им, как тревожный тонкий звон. Верблюды, и львы, и попугаи… На желтых и оранжевых вагонах. Это придумал человек, который погиб. А если человек умер, самая веселая история покажется грустной.

Владик медленно тянет с себя простыню и спускает ноги. Отец, конечно, еще спит. Ему хорошо на диване, за книжным шкафом. Солнце царапает лучами по стеклянным дверцам, а до дивана добраться не может. Владик видит только папин затылок. Жесткие короткие волосы. Среди них есть несколько белых. На полу у дивана пепельница с раздавленными окурками. Один, два… пять. До которого же часа он не спал? Ну и ну…

На столе – краски и дольки ватманского листа. С вечера остались. Убрать было лень, до того спать захотелось, что чуть хватило сил раздеться.

Осторожно подходит Владик к столу и разглядывает рисунок. Чепуха! Мазня какая-то. Краски непослушны, карандаш – тоже. Очень хотелось нарисовать громадные лесные цветы и маленького волшебника среди них. А получились наляпанные пятна. Краска растеклась и смешалась. Волшебник похож на лягушку в красных штанах.

Надо, чтобы рисунок был яркий, краски веселые и ясные. А они сливаются и мажутся. Попробовать еще? А что рисовать? Трудно придумать: что-то крутится в голове – то ли забытый сон, то ли дивная сказка. Что-то синее, вечернее и немножко таинственное. Но это никак не нарисуешь.

С недавних пор временами приходит к Владику непонятное беспокойство. Совсем недавно все казалось простым и праздничным: смотри и радуйся. А теперь он не может просто смотреть. Увидит мелкий цветок в гуще травы, птицу какую-нибудь или облако, и хочется нарисовать что-то такое же или лучше. Или что-нибудь еще сделать: хотя бы стихи сочинить. Да ничего не получается. Только один раз стихи немного получились. В поезде.

Солнце большое и расплющенное, уползало за лесную полосу. Навстречу вагону летели мелкие деревца, и верхушки их были растрепаны ветром. И вдруг из-за бугра с локатором выполз и развернулся плоский аэродром с узкими темными самолетами. И было такое чувство, словно сейчас случится какое-то приключение… Владик досидел до темноты в коридоре вагона. И в это время колеса выстукали ему такие строчки:

В чистом поле, за бугром
Видел я аэродром…
Но все там было незнакомо:
И направления ветров,
И солнце, красное, как кровь,
За полосой аэродрома.
И только теплый запах трав

Такой же был, как дома… 

Этот запах влетал в открытые окна и носился по вагону вместе с ветром и пухом тополей…

Стихи понравились Владику. Сначала. А потом – нет. Они хорошо читались под стук колес, а после показались глупыми и неуклюжими.

Еще позавчера Владик хотел сочинить другие стихи. Про старого отважного петуха, который не боится даже овчарок: «Красный гребень солнцем просвечен, крылья рыжие, как огонь…» Дальше Владик не придумал и придумывать не будет. Потому что Шурик показал ему Яшкино сочинение, которое переписал, разбив на строчки.

Начинается ветер,
И большие деревья
Шумно встряхивают плечами,
Прогоняют последний сон.
А простыни на веревках

Громко хлопают и полощут.
Им кажется, что они – паруса.
Я подумал, что хорошо бы
Сделать парус из этих простынь
И поставить его на лодку.
Только мне не дадут.
Взрослые думают,
Что без паруса жить можно,
А без простынь нельзя никак…