Таба Циклон

– В общем, я тебя предупредила, ведьма! Даже не думай к нам соваться! И бобиков своих лучше на привязи держи!

Бывает так, что во снах вспоминаешь другие сны, которые видел раньше.

– Тим, еще…Мои пальцы в ее крови.

– Еще…Мне кажется, что я долго не могу заснуть, но глаза мои закрыты, и я вижу сквозь них трапеции светотеней, сломавшиеся между потолком и стеной.

– Еще…

Я что-то забыл. Что-то важное…

Рита падает на бетон, больно сжав мою ладонь.

– Не останавливайся! – стонет она.

Золотые змеи разъедают веранду, капая горячим пространством на карту Европы, приклеенную скотчем над моей кроватью. Гибралтар – Порт-Саид 3500. Королевство Норвегия 387 тыс. кв. км.

– Пожалуйста, не останавливайся! Ты уже почти…

Я открываю и открываю глаза, но никак не могу открыть их по-настоящему, пока одна из теней не сползает с потолка и не забирает мой сон, оставляя лишь хлопья черно-красного ужаса, что, как снег, опускаются в сумерки дворов-колодцев. Рита склонилась надо мной.

– Ты так кричал во сне, – говорит она.

Копенгаген – Стокгольм 790. Следы ногтей наобоях. Я откидываю в сторону одеяло и выбегаю на веранду. Тень ныряет по лестнице вниз, исчезая в темноте.

Рита сидит на кровати, поджав под себя ноги, держит в руках большой нож для разделки мяса и легонько, самым кончиком протыкает булочку в вакуумной целлофановой упаковке.

– Ты так кричал во сне, – повторяет она, – что тебе снилось?

Лис лежит рядом с ней с перерезанным горлом; бинт размотанным кровавым серпантином обнимает ее ступни.

– Я не спал. Я не мог заснуть несколько часов.

Ее кровать у окна, моя – придвинута к стене.

– Мы легли пять минут назад, – говорит Рита…Кончик ножа входит в булочку на несколько миллиметров, после чего Рита вытаскивает его и протыкает булочку в другом месте.

– Если ты боишься, ты можешь спать со мной, – говорит она, – иди сюда.

Сны и дежавю сделаны из одного и того же. Бывает так, что во снах вспоминаешь другие сны, которые видел раньше. Иногда этих воспоминаний очень много, они быстро сменяют друг друга и, хватаясь за них, ты пытаешься добраться до чего-то важного. Ты кричишь: «Вот оно!» – и можешь дотронуться до него рукой, и, когда тебе остается совсем чуть-чуть, – ты просыпаешься.

ЛАПКА РЕЛЬЕФ

Когда мне было двенадцать лет, я грустил о том времени, когда мне было одиннадцать. Когда мне исполнилось тринадцать, я стал грустить о том, что было в двенадцать. Мне все время кажется, что я куда-то опаздываю и делаю совсем не то, что нужно…

– Тим, твоя жизнь так коротка, что ты можешь никуда не торопиться, ни о чем не беспокоиться и ни о ком не жалеть, – говорит Рита, допивая свой коктейль.

Она всегда угадывает мои мысли. «Ууххсфщщ», – всхлипывает дно картонного стакана. – Кстати, ты хоть понимаешь, что за дерьмо ешь? – спрашивает Рита. – Вкус твоего гамбургера, скорее всего, синтезировала компания, занимающаяся шампунями и стиральными порошками. Ты это понимаешь?

– Понимаю, – отвечаю я, дожевывая биг-мак, – но ничего с собой поделать не могу! Я поднимаю над головой пакет с едой и кричу: «Спасибо, Гамбургер!!! Спасибо, Большая Картошка!!! Большая Кола, спасибо тебе!!!»

Рита смеется и кидает в меня пустым стаканчиком из-под молочного коктейля. Мы сидим на асфальте около McDonald's на окраине города, прислонившись спиной к прозрачной витрине и вытянув вперед ноги в старых кроссовках.

Граненый серый фонарь моргает освещением, неудачно притворяясь реакцией зрачка. Я сползаю чуть ниже, поднимая воротник куртки, чтобы защититься от ветра, пахнущего прелыми листьями и школой. Мы весь день были на улице, в моих волосах песок, а кожа на руках приятно погрубела.

– Тебе холодно? – спрашивает Рита. – Ну… Так…

– Вот это «ну, так…» ты совсем как я произносишь, – говорит она, – а я, знаешь, что я у тебя подцепила? Когда тебе рассказывают что-нибудь, что тебе совсем не интересно, ты молча киваешь в ответ несколько раз, немного сжав губы. Я точно так же теперь делаю, я уже несколько раз за собой замечала.

«In Harlem… In Harlem…» – любуется собой танго, в сотый раз льющееся из мобильника Сиднея.

Рита пододвигается ближе и берет мою руку в свою. Длинные рукава свитера прикрывают ее, а теперь и мои пальцы. Весь мир вокруг летит куда-то мимо, разбиваясь ветром и светом о нас, как река о камень, и я начинаю заранее грустить о том, что все это больше никогда не повторится. «Snowing…»

– Тим… – зовет Рита.

– Что?

– Ты так и не рассказал, что с тобой было…

«In Harlem… In Harlem…».

Рита недоверчиво улыбается моим словам, а когда я заканчиваю, поворачивается и смотрит мне в глаза.

– Это все очень любопытно, – говорит она, – жутковато, но любопытно. Кстати, а ведь я тебя обманула по поводу последней точки входа.

– Какая разница, – пожимаю плечами я, – его же все равно нельзя пройти.

– Конечно, нельзя, – соглашается Рита, – если не пытаться…

Картонный стаканчик кружит в ритме телефонного танго легкомысленные опавшие листья.

– Ту-ду-туту-ду-ду-ду… – подпевает Рита. – Тим, дай-ка мне свою руку! Да смелей же ты, вот сюда… Знаешь, что я думаю?

– Что?

– Что сегодня ночью тебе приснится что-нибудь поинтереснее…