Таба Циклон

- Вишь, как рыбы пожрали-то… - говорит солдат.Синие руки и лицо Ангела изъедены мелкими язвами, кое-где из его тела торчат рыболовные крючки и блесны.- С утра еще выловили, - продолжает солдат, - и меня охранять поставили, а на кой, спрашивается? Ну, кому утопленник может понадобиться? Хотя, вишь, буквы иностранные у него на рубашке. Не наш, стало быть, а может, и вовсе шпион. Дело темное, короче, не нашего ума: приедут-разберутся… Эх, курнуть бы сейчас, все бы отдал за папироску. У тебя есть?

- Нет…

Я смотрю на фотографии в своих руках. Кто эта женщина? Что вообще произошло?

На другом берегу реки дымят узкие кирпичные трубы какого-то завода. Что-то случилось с горизонтом - его будто расширили в несколько раз, все вокруг стало большим, величественным и свободным. И еще очень легко дышать.

- А где мы находимся? - спрашиваю я. - Это Большая Невка?

- Ты че, тоже иностранец, что ль? - солдат грубо хохотнул, подозрительно прищурив и без того узкие щелочки глаз. - То-то я смотрю, одежка странная. Это Москва-река, мистер.

- Мы что, в Москве?- О, пацанчик, да ты, я гляжу, шибко головой ударился. Как звать-то тебя хоть, помнишь?

- Тимур.

- Фархат, - протянул мне руку солдат, - ну-ка, ну-ка, часы у тебя какие знатные. Только уж тонкие больно, будто дамские. И как только умудрились в такую маленькую коробочку запихнуть. Немецкие, наверно, да? Немцы в таких делах мастера… Эй, ты куда собрался-то? Башка, чай, не казенная, подожди карету лучше! Ангелочка покараулишь, а я за папиросками пока сбегаю. Айн момент, туда-обратно… Ну, куда же ты… Эх ты, братишка…

Что случилось? Я помню, как сидел в ванной, помню водоворот, помню мыльные пузыри. Мы поехали в Москву? С нашим классом? Не мог же я один поехать.

Беспризорник в серой кепке бросается мне под ноги и поднимает с мостовой окурок.

- Ты че, паря? Такой бычок пропустил! - кричит он, улыбаясь щербатым ртом.

Я сажусь на скамейку. Снимаю с себя мокрую рубашку и раскладываю ее сушиться.

Если я отстал от одноклассников, нужно понять, куда они могли пойти? Что вообще есть в Москве? Красная площадь. Третьяковская галерея. McDonald's на Пушкинской.

- Не прикасайся ко мне! - кричит женщина на другой стороне улицы.

У нее смешная прическа: короткие гладкие волосы, спадающие волнами, как у актрис в старых мерно-белых фильмах, сетчатая шляпка. Она отбивается зонтиком от мужчины с тонкими подкрученными усами.

- Но, Элен! Послушай…

- Максим, все кончено! - кричит она. - Кончено! Кон-че-но! Я еду без тебя! - она со злостью бросает в него зонтик и, не оборачиваясь, идет через площадь в мою сторону, осторожно ступая и туфлях по мостовой, чтобы не застрять каблуками в трещинах.

Она очень похожа на женщину с этих фотографий, только выглядит старше ее лет на десять и нос у нее прямой. Она подходит к скамейке и садится рядом со мной, с интересом взглянув на капающую с моей одежды воду. Мы сидим молча, и мне становится страшно, я кожей чувствую безумие: настоящее, магнетическое, беспросветное безумие, которым полна эта женщина. Тонкие пальцы, испачканные в краске, она нервно ломает их в резкие, болезненные фигуры. Длинный белый шарф. наконец она не выдерживает и поворачивается ко мне.

- Ну, хорошо же! Рассказывайте!

- Простите?

- Рассказывайте, почему вы мокрый!

- Я упал в реку.

- Ах, скажите, пожалуйста, в реку… Это романтично! Прямо как в «Свете Любви»… Вы видели «Свет Любви» с Мэри Пикфорд? Кстати, многие говорят, что я на нее похожа. Вы так не находите?

- Нет.

- Как это нет? - вспыхивает она.

- Я хотел сказать, я не смотрел этот фильм.

- А-а-аа… Не беда, это даже хорошо, что вы не смотрели. Знаете, Максим всегда смеялся надо мной; над тем, что я могу часами обсуждать голливудских актеров и актрис. И он прав: очень скоро людям больше не о чем будет говорить, кроме как о кинематографе и всех этих лицах на белой простыне. Но меня вы не должны судить строго: просто я решила, что вы из Петрограда, значит, почти моряк, а в «Свете Любви» тоже был моряк и маяк. Ах, как я ловко сказала, согласитесь! Моряк и маяк! Ахахах! По-моему, это так романтично: моряк оставляет порт и единственное, что дает ему призрачную надежду вновь ступить на твердую землю, - это маяки. Я свой порт только что оставила. А вы… Вам когда-нибудь встречался маяк?

- Нет.

- Ничего, я вам обещаю: очень скоро вы увидите его. Но, признайтесь, вы ведь все-таки из Петрограда?

- В некотором роде, - говорю я, - а как вы догадались?

- Во-первых, вы так и не решились первым со мной заговорить, но ведь хотели, я же видела, хотели. Петроградская робость, о как мне это памятно! - она засмеялась. - А во-вторых, вы легкомысленно сняли с себя рубашку посреди города. Да, вы неплохо сложены, но все же я вам не рекомендую сидеть вот так вот. Это в Петрограде, знаете ли, свободные нравы: натуризм, поэзия, а здесь вы таким образом легко можете попасть в крайне неприятную ситуацию… Как я догадалась… Очень просто! К тому же эти брюки…

- А что не так с брюками? - спрашиваю я, поспешно натягивая рубашку: она влажная и теплая.