Табак

Ирина уже ощущала, как сильно подействовало на нее вино, но тут она внезапно вернулась к горькой действительности, и это ее словно отрезвило. Она вспомнила, сколько забот и тяжкого труда требует табачное поле ее отца. Табак нужно сажать, перекапывать, полоть и собирать… нанизывать и сушить… потом обрабатывать. Тысячи крестьян потеют на солнцепеке, выращивая его на красных песчаных холмах, тысячи рабочих задыхаются, обрабатывая его на складах… И как это может быть, что часть дохода, принесенного этим огромным трудом, так легко подала в руки какой-то девицы между двумя партиями бриджа? Но вдруг она поняла, какой ценой достаются комиссионные, и рассмеялась. Бимби же был по-прежнему серьезен.

– А какие качества нужны для того, чтобы уметь убеждать? – спросила она.

– Приятная внешность, хорошие манеры и такт.

– Только это?

Бимби нахмурился.

– Не выдумывай, – сказал он. – Девушка, которую я тебе показал, из очень почтенной семьи.

– Я этого не отрицала.

– А что тебя смешит?

– Искусство убеждать.

– Выпьем за него!

– Хорошо.

Ирина залпом выпила почти целый бокал. Она сразу почувствовала, что вино очень крепкое, но не опьянела и вполне владела собой. На душе у нее было ясно, и она только снисходительно жалела Бимби за его глупость. Все-таки жизнь была приятной штукой. Вечер удался… Молодой человек, сидевший за столиком неподалеку, пытался флиртовать с нею, выразительно на нее поглядывая. В джазовой музыке было что-то смешное и бессмысленное, но возбуждающее. На коже освещенного изнутри огромного барабана четко выделялось претенциозное название оркестра, а барабанная палка, которую музыкант виртуозно подбрасывал, отстукивала ритм очень быстрого фокстрота. Звенели цимбалы. Ирине казалось, что саксофоны похожи на хор пьяных, которые уже едва держатся на ногах, что скрипка дирижера хихикает, как проститутка, а удары по клавишам рояля падают со звоном брошенных монет. И она подумала, что вся эта какофония ничего не выражает, что это просто музыкальная бессмыслица, которая, однако, очень сильно действует на низшие и самые темные сферы мозга. Внезапно музыка оборвалась, как рев гангстера на электрическом стуле, и ее сменила разрывающаяся от ревности мелодия аргентинского танго. Перемежаясь с горькими клятвами и тоскливыми всхлипываниями, в этой мелодии звучала чья-то мольба о любви. Тут уже можно было уловить пусть извращенную, но человеческую тоску.

Ирина и Бимби доедали десерт.

– Разомнемся? – спросил он.

– Мне вино в голову ударило, – сказала Ирина.

– Тогда ты будешь танцевать еще лучше.

Он обнял ее за талию, и так крепко, что прижал к себе всю – от коленей до груди. Ирина хотела было отстраниться, но на это у нее не хватило сил, и она невольно сжала его плечо. Танцующих озарял переливающийся свет прожектора – то красный, то оранжевый, то фиолетовый, и они двигались как призраки в медленном ритме танго. Уродливые коротышки дамы танцевали с долговязыми кавалерами. Пожилые мужчины с остекленевшим взглядом прижимали к себе молодых девушек. Все лица застыли в какой-то идиотской неподвижности. Ирина почувствовала, что щека Бимби прикоснулась сначала к ее волосам, потом ко лбу. Это уже показалось ей наглостью, но она опять не нашла в себе силы хотя бы откинуть голову. По спине ее пробежали мурашки. Она насмешливо подумала: «Приходят в действие низшие центры спинного мозга». Что-то всегда говорило ей, что надо оберегать себя от чувственности такого рода. Но что ей беречь теперь? Униженную гордость, оскорбленное самолюбие, растоптанную любовь? Разве этот вечер не спасает ее от раздирающей муки в одинокой комнате? Разве эта плотская радость не хорошая замена иссушающей тоске по Борису? Какой-то смутный импульс, гнездившийся в глубине ее мозга и раскрепощенный вином, побуждал ее отбросить все, закончить этот вечер безрассудным поступком. Вот что она чувствовала сейчас, все крепче прижимаясь к Бимби. Но это был только горький, мстительный порыв, бунт против гордого и скрытого страдания, которое причинил ей Борис. Она знала, что ее мимолетное падение закончится вместе с танго, что больше она никуда не пойдет с Бимби. С ее горячей кровью крепко слился инстинкт порядочности, который запрещал ей сладострастие без любви.

– В воскресенье вечером ко мне придут гости, – сказал Бимби. – Приходи и ты.

– Куда?

– Ко мне домой.

– Ты живешь один?

– Да. У меня квартира.

– Я подумаю.

– О чем тут думать?

Ирина откинула голову назад и рассмеялась. Она не отказала сразу, так как не хотела походить на робкую дурочку. Но Бимби принял этот смех за согласие и прижал ее к себе еще крепче.

– А еще кто придет к тебе? – спросила Ирина.

– Фрейлейн Дитрих, с которой ты уже знакома, один симнатичный австриец, некто Кршиванек, и еще несколько пар.

– А мы с тобой тоже будем парой? – спросила она.

– Это зависит от тебя. Ирина опять рассмеялась.

– А как же фрейлейн Дитрих?

– Какой вздор! – рассердился Бимби. – Фрейлейн Дитрих вовсе не глупая и не ревнивая женщина. Мы с тобой будем парой только по части торговых дел.

– Хорошо. Я подумаю.