Табак

Джонни задумался. Незнакомцы были очень похожи па тех парней, с которыми дружил Фитилек, пока не женился на дочери кулака из соседнего села. А всем известно, что Фитилек был коммунистом, хоть он теперь тайком и убеждает местных богатеев, будто он сторонник власти. Зачем эти трое встречались в его корчме? Ясно, для того чтобы разведать обстановку. Того и гляди, пустят красного петуха!.. Или бомбу кинут в окошко!.. А то получай пулю в лоб из засады!.. Джонни терзали тревожные мысли. Им овладевали болезненные приступы страха, мучившие его целыми днями. Это был страх доносчика, выдававшего коммунистов, страх лжеца, сбивавшего цены на табак, страх грабителя, занимавшегося ростовщичеством, страх вымогателя, принуждавшего крестьян продавать свой табак «Никотиане». Много причин бояться было у Джонни, и мысль о двух неизвестных, ушедших с Фитильком, угнетала его. Надо было бы тут же пойти к старосте, сообщить ему о подозрительном поведении кассира кооперации. Впрочем, Джонни знал, что староста поднял бы его на смех с его подозрениями. Сукин сын этот староста! Не работает, а знай за девками бегает… Чтоб немножко успокоиться, Джонни палил стоику ракии и тут же опрокинул ее.

– На здоровье, Джонни! – жалобно промолвил Стоичко Данкин.

Джонни вздрогнул. Щуплая фигура крестьянина, тающая в полутьме у окна, вдруг связалась в уме его с двумя неизвестными. Джонни тут же сообразил, что это бессмыслица, но все-таки не мог заглушить мелькнувшего нелепого страха перед Стоичко Данкиным.

– Это ты?… Еще здесь торчишь? Чего тебе?

– Муки жду, – ответил Стоичко.

– Нету муки.

Стоичко Данкин отпустил но его адресу сочное ругательство, служившее у жителей Средорека предисловием к дружеской беседе. Джонни пришло в голову, что неплохо сохранить хорошие отношения хотя бы со Стоичко Данкиным.

– Ты что тут насчет кооператива брехал? – вдруг спросил он. – Хотел, чтобы тебе стопкой рот заткнули?

– Э, Джонни! – вздохнул Стоичко Данкин с виноватой улыбкой.

– Ишь лисица! – промолвил Джонни, укоризненно покачав головой. – Сколько тебе муки-то?

– Одолжи хоть ок[36] десять, чтоб детишки не ревели.

– Ты мне уже пять с лишком тысяч должен.

– Все заплачу, дай только табак продать. Когда я тебя обманывал?

– Выдавай вексель!

Стоичко Данкин знал, что это только угроза; он улыбнулся и махнул рукой.

– Не дам я тебе векселя.

– Тогда муки не получишь.

– Коли так, я продам свой табак братьям Фернандес, – отпарировал Стоичко Данкин.

Но Джонни знал, что это тоже только угроза: Стоичко Данкин никогда не продаст своего табака ни братьям Фернандес, ни какой-либо другой фирме, так как после этого ему никто не будет давать зимой муки в долг. Это был единственный человек, у которого Джонни, в память о фронтовой дружбе, не решался отнять имущество при помощи опротестованного векселя. Впрочем, у Стоичко Данкина только и было имущества, что лачуга да три декара[37] земли. С другой стороны, Джонни вознаграждал себя за свое великодушие тем, что начислял проценты как в голову взбредет.

Он отпер дверь, ведущую из корчмы в лавку. Приятели вошли в это тесное помещение. Стоичко Данкин почувствовал опьяняющий запах недоступных ему бакалейных товаров. Тут лежали брынза, маслины, соленая пеламида, при виде которой у него слюнки потекли. Но покупать все это могли только местные богатеи да еще Баташский, когда он приезжал сюда за табаком. Стоичко Данкин вытащил из-за пояса старый, пахнущий чебрецом мешок. Джонни наполнил его мукой, взвесил на весах и аккуратно приписал в книжке стоимость муки к долгу приятеля. Изъеденное оспой лицо Стоичко Данкина озарила радостная улыбка.

– Хитрец! – снисходительно промолвил Джонни, великодушно отрезав кусок брынзы в придачу. – На вот ребятам!

Отпуская муку, Джонни неожиданно почувствовал, что страхи его рассеялись. Ясная улыбка Стоичко Данкина напомнила ему годы войны. Тогда смерть бушевала вокруг них, англичане поливали их позиции ливнем снарядов, а потом густыми рядами шли на них в атаку; но после боя Джонни засыпал спокойно и ничего не боялся. Тогда у него не было ни денег, ни земли, ни корчмы с лавкой, но на душе было легко, и, подобно тысячам других солдат, он нетерпеливо ждал того дня, когда он вернется в родное село, увидит жену и детей. Эх, славные были годы!.. Джонни не понимал, что теперь ему недостает одного: покоя. Когда они вернулись в корчму, он совершенно неожиданно налил две стопки и поставил одну перед приятелем.

– На, лакай, черт! – буркнул он.

– За твое здоровье!.. За ребяток твоих! – отозвался Стоичко Данкин с улыбкой, и рябое лицо его сморщилось, как перезрелая репа.