По узкой и крутой тропинке они пересекли сосновую рощу, устланную коричневатой хвоей и напоенную запахом смолы. Холм был высокий. Часовня стояла на его вершине посреди поляны, поросшей боярышником, шиповником и бурьяном. За поляной склон круто обрывался вниз; тут были отвесные скалы и осыпи, к подножию которых подходил лес. Место было тенистое и дикое, и с него открывался красивый вид на город и долину реки. Когда они вышли на поляну, Борис снял пиджак и расстелил его на высохшей траве. Они сели против солнца, лицом к городу. Дома там, внизу, походили на крошечные игральные кости, разбросанные у реки, а между ними, на улицах и площадях, как муравьи, копошились люди. Дневной поезд из Софии полз к вокзалу, как маленькая гусеница. Пока Ирина и Борис шли рощей, они говорили о пустяках, а теперь умолкли.
– Значит, медицина!.. – сказал он слегка насмешливо и закурил сигарету.
– Да.
Она смотрела вдаль. Ее нежные смуглые щеки раскраснелись от ходьбы.
– А замуж не выйдешь?
Он усмехнулся, но Ирина этого не заметила.
– Нет, сначала окончу университет.
Она стала рассказывать ему о своих планах, призналась, что мечтает работать в далеких южных краях. Борис наблюдал за нею с холодным блеском в глазах.
– Планы хорошие, – сказал он наконец. – Так и должна жить девушка твоего типа… Но что касается южных стран, боюсь, все это глупые фантазии.
– Почему? – спросила она.
– Человек чувствует себя хорошо только там, где можно хорошо заработать.
– Ты ничуть не похож на своих братьев, – задумчиво проговорила Ирина.
– Да, ничуть. Они коммунисты.
– Что с твоим старшим братом? Чем он занимается теперь?
– Читает запрещенные книги и подстрекает дураков на борьбу против властей… Кончил отделение романской филологии, но учителем его не берут, у него судимость за участие в сентябрьских событиях[5]… Занимается переводами… попрошайничает или что-то в этом роде… точно не знаю.
– Как жаль!
– Чего?
– Что он коммунист.
– Еще бы!.. Этими глупыми идеями он заразил и младшего брата… Причинил семье тысячу неприятностей, заставил нас терпеть лишения. Вообще он оказался неумным и неблагодарным человеком.
Ирина нахмурилась.
– Ты несправедлив, – сказала она. – Твоего брата никак нельзя назвать глупым или неспособным. Знаешь, мне кажется, что одна моя одноклассница влюблена в него.
– Знаю!.. Это Лила, дочь истифчии[6] Шишко. Она ведь, правда? Когда брат бывает в городе, они постоянно вместе… Два сапога пара… Оба нахватались коммунистических идей, и это помогает им и в любовных делах приходить к согласию. Сочетают идейное с приятным.
– Замолчи!.. Лила порядочная девушка.
– Я этого не отрицаю. Я говорю только о брате. Когда у человека нет денег или он не способен их заработать, он находит успокоение в коммунистических идеях. Мои братья утешаются именно таким способом.
– Ты все время говоришь о деньгах… Твой отец, должно быть, очень беден, – сочувственно заметила Ирина.
– Да, варварски беден, ужасно беден!.. – подчеркнуто громко подтвердил Борис. – Впрочем, это известно всему городу. Мы не вылезаем из долгов разным бакалейщикам, булочникам, мясникам. Вот почему для меня нет ничего ненавистнее бедности.
– Чем ты теперь занимаешься?
– Ничем.
– Как ничем?
– Да так!.. Изучаю табачное дело.
Она хотела было сказать ему о вчерашнем разговоре с отцом, но предпочла промолчать.
– А что тебе может дать табачное дело?
Борис поморщился и не ответил. Разве способна девушка понять, какие возможности таит в себе табачное производство?
– Почему бы тебе не поехать в Софию? Там ты мог бы и работать, и учиться в университете, – продолжала она, глядя на него теплым взглядом.
– Потому что я не такой дурак, как мои братья, – ответил он.
– Но что тебе может дать табак? – Ее огорчила враждебность, с какой был встречен ее совет. – Станешь мастером… директором склада… самое большее экспертом какой-нибудь табачной фирмы… Добьешься этого ценой вредной, убийственной работы, угодничества и подхалимства… Ведь у тебя нет никаких связей с тузами?
– Никаких, – мрачно подтвердил он.
– Значит, надеяться тебе не на что!.. Прости, что я так говорю с тобой.
– Я бы не потерпел этого ни от кого другого.
Она посмотрела на него и сказала:
– Впрочем, ты, может быть, и добьешься своего.
Наступило молчание. Солнце клонилось к закату, и очертания горных склонов четко вырисовывались на фоне неба. Подул легкий ветер. Над рекой повисла длинная синеватая пелена тумана.
– Поживем – увидим! – неожиданно произнес Борис.
Потом обнял ее и привлек к себе с таким видом, словно это было вполне естественно и не могло быть иначе. Она совсем не сопротивлялась. Губы ее трепетно и неумело ответили на его поцелуй.
Солнце зашло.
Когда они спустились в город, вечерний сумрак уже сгущался. Со дворов неслись веселые песни – это сборщики винограда пели под аккомпанемент аккордеонов.