Табакерка императора

В общем-то, Нед говорил правду. При всем его обаянии и уме жестокость его была неосознанной, как у малого ребенка.

Жестокость – даже та смехотворная «нравственная» жестокость, которую Ева всегда презирала как фарисейский выверт, – одна могла бы фигурировать в качестве причины развода. Но обвинение в измене действовало куда быстрей и верней. Ну и все. И хватит. Было в их совместной жизни с Недом такое, что Ева скорей бы умерла, чем стала бы рассказывать на суде.

– Брак, – возвестил судья, адресуясь к картине над книжной полкой, – единственное счастливое состояние как для мужчины, так и для женщины.

– Ева, – сказал Нед, – можно, я последний раз попытаюсь исправиться?

Как-то в гостях один доморощенный психолог объявил Еве, что она исключительно внушаема. Но и ее внушаемость имела границы.

Прикосновение Неда не тронуло ее, скорее даже возмутило. Конечно, по-своему Нед ее любит. На секунду она почувствовала искушение; искушение сказать «да» и покончить со всей этой волынкой. Но сказать «да» по доброте сердечной и во избежание неприятностей – значило вернуться к Неду, к его повадкам, к его дружкам, к тому образу жизни, когда все время хочется отмыться и ничего из этого не выходит. Ева сама не знала, расхохотаться ли ей прямо в бачки судье или разразиться слезами.

– Мне очень жаль, – ответила она и поднялась. Лицо судьи просияло надеждой.

– Мадам, кажется, сказала…

– Да нет, ни черта не получится, – буркнул Нед. На мгновение она испугалась, что сейчас он что-нибудь разобьет, как всегда, когда на него находит одна из обычных его вспышек. Но если на него что и нашло, то тут же прошло. Он пристально смотрел на нее, поигрывая монетами в кармане. Он улыбался, демонстрируя отличные зубы. В углах глаз прорезались морщинки.

– Знаешь, а ты ведь в меня до сих пор влюблена, – заключил он с простодушием, показывающим, что он действительно убежден в этом.

Ева взяла со стола сумочку.

– Погоди, я тебе еще это докажу, – добавил он. Увидев, какое у нее сделалось лицо, он еще шире улыбнулся: – Нет, не сейчас. Я дам тебе время поостынуть; или разогреться – уж как там хочешь. Пока что я исчезаю. А вот когда вернусь…

Он не вернулся.

Решившись не обращать внимания на соседей, однако мучительно опасаясь их пересудов, Ева осталась на побережье. Она напрасно беспокоилась. Никому не было дела до того, что произошло на вилле Мирамар по рю дез Анж. На курортах, подобных Ла Банделетте, с их быстротечными светскими сезонами и деньгами проигрывающихся в казино американцев и англичан, люди не отличаются любопытством. Ева Нил не знала никого на рю дез Анж, и ее никто не знал.

Пока весна переходила в лето, на побережье толпами валили приезжающие. Причудливо раскрашенные диковинные фронтоны Ла Банделетты напоминали города из фильмов Уолта Диснея. Воздух пропитался ароматом хвои; по широким улицам, позвякивая, проносились открытые экипажи; рядом с казино пристроились две главные здешние гостиницы – «Замок» и «Британия», пестревшие навесами и вздымавшие в небо ложноготические башни.

Ева обходила стороной казино и бары. Суматошная жизнь с Недом Этвудом привела ее к нервному перенапряжению и безразличию – опасное сочетание. Она скучала, но чуралась общества. Иногда она играла в гольф – рано поутру, когда никого еще нет на поле, – или пускалась в прогулки верхом вдоль прибрежных дюн.

Потом она познакомилась с Тоби Лоузом.

Семья Лоузов, как назло, жила прямо напротив ее виллы на рю дез Анж. Улица была маленькая, узкая и застроена белыми и розовыми домами, с небольшим огороженным садом подле каждого. Улица была до того узка, что все происходившее в этих домах свободно открывалось взорам тех, кто обитал через дорогу, и это могло вызвать неуместные размышления и кривотолки.

За время жизни с Недом Ева не однажды бегло замечала соседей напротив. Пожилой господин – как выяснилось, сэр Морис Лоуз, отец Тоби – несколько раз поглядывал на них будто в недоумении. Его приятное лицо затворника запомнилось Еве. Были там и рыжеволосая девица, и бодрая пожилая дама. А самого Тоби Ева не видела ни разу до того самого утра за гольфом.

Стояло жаркое и тихое июньское утро. Ла Банделетта еще спала, зеленое поле еще блестело росой, а сосны, заслонявшие море, томились от зноя. Ева играла плохо и угодила мячом в песок. Раздражительная и злая после бессонной ночи, она сбросила с плеча мешок с клюшками и швырнула наземь. Игра ей надоела. Она присела и стала думать, как бы спасти мяч. Она все еще думала, когда чей-то чужой мяч прожужжал у нее над ухом, описал траекторию и бухнулся в траву на краю лужайки. Мяч покачался по краю лунки и скатился в песок всего в метре от мяча Евы.

– Идиот, – заметила Ева громко.

Вслед за этим высказыванием над краем лунки сначала выросла голова, а затем вырисовалась и вся фигура молодого человека. Он смотрел на Еву.

– Господи! – воскликнул он. – Я и не знал, что вы тут.

– Ладно, ничего.

– Я не хотел вам мешать. Я бы крикнул. Я бы…