Табель первокурсницы

– «Впрыснуть в кровь или нанести на рану. Отсроченная смерть, от седмицы до двух – первый и единственный признак отравления». – Дальше шел рисунок в виде чешуи над пораженным органом, который через малое время будет закован в смертельный непроницаемый панцирь. – «Противоядие – настойка из семян лысого дерева. Впрыснуть в кровь не позднее…» Но это значит… Это значит… – Я подняла голову.

– Это значит, что короста от слова «кора». Это значит, что короста – это не болезнь, а яд.

– Нет, – не поверила я. – Не может быть. Что это за книга? – Я захлопнула фолиант, но название за давностью лет уже успело стереться, остались лишь отдельные буквы. – Эта болезнь поражает только одного человека в роду. Чтобы избежать этого, маги создали амулеты…

– Чего кричишь? – миролюбиво спросил Оуэн. – От твоего крика ничего не изменится. Всегда думал, что эта болезнь странная, больно привередливая. Знаешь, что она мне напомнила? – Он взялся за третий, последний том. – Заклинание на чирийских клинках. Немного другое, но суть та же: идет опознание по крови. – Передо мной легла третья книга.

Сухие строчки из какого-то научного труда какого-то заумного мага какого-то бородатого года…

«…наделить вещь способностью распознавать кровь нетрудно, трудно заставить ее выбрать одного носителя и остаться слепой к остальным. Мы смогли восстановить это свойство для твердых веществ и полностью утратили для жидких. Многое осталось по ту сторону Разлома…»

– Думаю, маги усовершенствовали этот яд.

– Нет, – возразила я. – Маги придумали артефакты для защиты!

– Конечно, придумали, – устало сказал барон. – Посадить на такой крючок всю Эру – это гениально. Не хочешь болеть – плати, даже завидно, что не сам придумал.

Я оттолкнула от себя книги.

– Ты ведь это хотела знать? Какая жидкость в инструментариуме?

Ответить у меня не получилось, да это было бы излишне.

– Милорд Тиболт опознал раствор, не сразу, конечно. – Оуэн скривился. – В нем был яд из коры лысого дерева.

– Но…

– Да-да, тот самый первоначальный вариант яда, рецепт которого ты видела в книге.

– Но это значит…

– Да.

Крис снова коснулся шейного платка, а я вцепилась пальцами в столешницу. Мир вокруг вдруг стал очень неустойчивым. Девы, умоляю!

– Это значит…

Все, что хотите, любой обет, деньги, обещание, только прошу вас!

– … что против него защитные амулеты бесполезны. Наверное, у меня на пальце была ранка, может, заноза, царапина. Этого хватило.

Шейный платок упал на стол. Я подняла взгляд, уже зная, что увижу, уже понимая, почему сердце стучит, словно сумасшедшее. Богини не услышали. На шее Криса расцвел тот самый первый и последний признак ветреной коросты, рисунок, напоминающий чешую.

Я вскочила, опрокинутый стул с громким стуком упал. Хотелось кричать. Топать ногами. Смахнуть со стола все эти книги!

– У меня осталось чуть меньше двух недель, – Оуэн встал и устало растер шею. – Поэтому мне наплевать на все обещания, экзамены и истерики юных графинь. – Он сделал шаг вперед, подошел почти вплотную. – Это тебе понятно, И-ви-дель?

Он произнес мое имя по слогам, будто впервые. А я словно впервые его услышала. Просто имя, без насмешки и горечи. Я перевела взгляд с шеи на подбородок, а потом на губы, которые оказалась слишком близко.

Вот так и падают в бездну. Только для меня наверняка уже поздно, потому что я бегу к ней изо всех сил, торопясь узнать, так ли притягательна ее темнота, как говорят люди.

Не знаю, кто из нас сделал первое движение, он нагнулся или я сама подалась вперед, но… Девы, когда его губы коснулись моих, теплые, сухие и неимоверно мягкие, весь мир исчез. И библиотека, и книги на столе, и даже короста. Руки Криса скользнули мне на талию, рывком придвинули к себе, а я, сама того не замечая, тянулась и тянулась к нему, ловя дыхание и каждое движение, пусть мимолетное и слишком быстрое, чтобы запомнить. Слишком сладкое, чтобы забыть.

Он поднял голову, разглядывая меня как какую-то диковинную зверушку, больше удивленный, чем недовольный.

– Я вижу в твоих глазах жалость, Ивидель? – Губы, только что касавшиеся моих, скривились. – Даже интересно, насколько далеко ты позволишь мне зайти во имя сострадания?

Иногда слова причиняют не меньшую боль, чем поступки. Я вздрогнула и замахнулась, желая влепить пощечину, словно кухаркина девка настырному конюху. Но Оуэн легко перехватил мою ладонь.

– Я не позволю ни одной женщине бить себя, – заявил рыцарь. – Запомни это, – и совсем не по-рыцарски оттолкнул мою руку.

Я отпрянула и ударилась спиной о стол, злополучная стопка все-таки упала, книги рассыпались по полу. Я этого не забуду. И ему не позволю. Потому что Ивидель Астер не кухаркина дочка.

– Уходи. – Он оглядел пустой зал. – Ты узнала, что хотела.

– А ты нет. – Голос дрожал, но я заставила себя говорить. – Есть случаи излечения от коросты. На городском рынке Льежа…

– Знаю, уже две ночи там брожу, даже кошельком с золотом светил, но охотников ударить меня по голове целительской дубинкой так и не нашлось.