— А ты возьми. Я заплачу. Хорошо заплачу. Рубль у меня длинный всегда найдется.
— Грек, ну туго сейчас и с «маслятами», и с железом. Последний год и не занимаюсь этим. И так каждый день жду, что за старое притянут.
— Совсем ты соплей по жизни растекся. Надо бы тебя напрячь немного, Зуб… Я сказал — найди… Или…
Что «или», Грек пояснять не стал. Да Зубенко и не ждал этих объяснений. Ему было плохо уже от одного вида бывшего кореша, который, впрочем, в зоне корешем по большому счету и не был. А был опасной тварью, от которой все старались дистанцироваться или вести себя с ним подчеркнуто тактично и тихо.
— Ладно, посмотрю, что можно сделать, — Зубенко совсем погрустнел и опустошил стакан с портвейном. — Останешься?
— Нет, — сказал Грек, допивая свою порцию. — У меня есть где прилечь. А ты поторопись, у меня планы большие.
— Попробую.
— А ведь есть у тебя патроны, — удовлетворенно кивнул Грек. — Так что принесешь, никуда не денешься… Меня не ищи. Сам найду…
Глава 47
Три дня назад при обыске у шайки квартирных воров сотрудники отдела по особо тяжким изъяли новомодный компактный катушечный магнитофон «Весна», работающий как от батареек, так и от сети. Еще недавно магнитофоны воспринимались как эдакое чудо техники, но теперь, в принципе, любая семья могла поднапрячься и потратить на ту же «Весну» сто пятьдесят рублей. Поскольку можно спокойно копировать музыку с аппарата на аппарат, у народа появилась возможность переписывать песни. Сразу появились песни и музыка, живущие только на магнитофонах, передающиеся от человека к человеку. Тут и не приветствуемые властью «Битлы», и самодеятельная песня под гитару, иногда душевная и качественная, но чаще беспомощная и никчемная. И блатняк, эмигрантщина.
Вместе с магнитофоном изъяли огромную коробку с пленками. Поливанов для интереса вставил одну, перекрутил немножко вперед, с трудом вдавил заедающую кнопку воспроизведения. И услышал хриплый голос молодого московского артиста Владимира Высоцкого, который набирал в последнее время популярность не запрещенными, но и не разрешенными песнями, жившими на лентах, перепеваемыми в компаниях под гитару. Большинство песен были блатными, что Поливанов, понятное дело, не одобрял, но во всех были искренность и боль.
Поливанова аж до дрожи пробрало. И он понял, что простит этому человеку весь блатняк за одни эти строки, сыгранные, спетые, прожитые на таком надрыве.
Он перекрутил ленту назад и снова поставил эту песню. И ощутил, что слезы навернулись непроизвольно. И вот уже зазвучала следующая песня.
Все ведь верно спел. Суть уловил. Да, далеко пойдет артист… Если не остановят…
В точку… «Лучше бы давали на войне»… Правильно говорили раньше, что поэт помечен богом. Есть в этой песне ощущение какого-то непорядка, дисгармонии в стране.
Поливанов не поэт, но тоже прекрасно видел, что слишком много в последнее время всякой ерунды понаделали. Что-то не так идет. Магистральная линия движения верная, здесь сомнений никаких нет, но как-то вилять стали — и все не туда.
Несколько лет назад западные и советские экономисты сделали прогноз, что при таких темпах развития к 70-м годам СССР навсегда оставляет позади США, к 80-м мировая система социализма идеологически, экономически и технологически безраздельно доминирует в мире. А теперь такое ощущение, будто тормоза нам ставят… Да, ракеты бороздят космос, физики штурмуют ядра атомов, строятся города, люди получают квартиры. Но, несмотря на треск лозунгов о коммунизме к 1980 году, экономика начинает пробуксовывать. Под призывы догнать США по удоям молока из магазинов исчезает еда. Поливанов по долгу службы знал, что после повышения цен на продукты почти на треть в позапрошлом году вспыхнули кровавые массовые беспорядки в Новочеркасске — при их подавлении убито двадцать шесть человек, в основном рабочие электровозостроительного завода. В СССР, стране победившего пролетариата! Это чем объяснимо?!