Табия тридцать два

Еле светили лампы, спал на подоконнике местный кот по кличке Кипергань, и темнело над входом, встречая посетителей, знаменитое «Бегство Наполеона из Москвы в Париж» авторства Александра Петрова: белые кони (символизирующие казаков Матвея Платова) должны сделать тринадцать точных ходов подряд, прогоняя черного короля («Наполеона») с b2 («Москва») на h8 («Париж»), где его настигнет вскрытый мат. (Будучи историком, Кирилл отлично знал, какие дискуссии бушевали когда-то вокруг этого полотна: ведь оно так или иначе прославляло войну, вероломное вторжение русских армий во Францию. Потом решили, что Петров не пропагандировал, а «сублимировал» империализм: предлагал воевать только за шахматной доской, чем способствовал общему смягчению нравов. (И все-таки название шедевра старались от греха подальше не афишировать; широкие массы и не подозревали о Наполеоне, подпись гласила: «Задача Петрова о белых конях».))

Деловое, азартное настроение владело Кириллом. Увы, последние два (или три? (или четыре?)) месяца он не посещал Публичку; не было желания, да и Майя отвлекала. Ах, лентяй! Но теперь-то ему ясно, куда двигаться. Теперь-то он не будет терять темпы. Для начала нужен алфавитный каталог, ящичек с литерой «К», так, замечательно.

– Кирилл Геннадьевич!

– ?

Совсем юная девушка стоит рядом, смущенно улыбается и мнет в руках формуляр. Оу, Кирилл ее знает, он уже встречал ее здесь прошлой вроде бы осенью: студентка младшего курса, проходит в библиотеке практику, то ли подрабатывает, очень милая. (Вот только имя не припомнить: что там написано на бейджике? «Александра». Точно: Саша. (Наверное, в честь Горячкиной или Костенюк назвали. Интересно, как меняется мода, одно время было много «Санечек» и «Сашенек», а теперь популярнее всего «Люси» (a la Людмила Руденко) и «Лизы» (a la Елизавета Быкова). У мальчиков скучнее: в любую эпоху «Михаилы» (в честь Чигорина, Ботвинника, Таля; но и Мигеля Найдорфа, и Майкла Адамса), «Петры» (в честь Свидлера и Леко) и «Борисы» (в честь Спасского и Гельфанда). И тоже «Александры», конечно (a la Петров, Алехин, Котов, Белявский, Морозевич, Грищук). Потом следуют «Ефимы» (a la Боголюбов и Геллер), «Василии» (a la Смыслов и Иванчук), «Львы» (a la Полугаевский, Псахис и Аронян). Ну, случается, что какие-нибудь родители-оригиналы назовут сына «Бент» или «Сало» (или вообще – «Алиреза».)))

– Здравствуйте, Александра.

– Здравствуйте, Кирилл Геннадьевич! Вы к нам? Заказать какие-то книги? – цветет и сияет собеседница. – Вы зовите меня просто Шушей, мне по-другому неловко!

– Шушей?! Э-э, да, конечно. А вы меня зовите просто Кириллом. Знаете, мне нужны статьи Владимира Крамника. Любые, какие есть в библиотеке, за все годы, по всем изданиям, на всех языках. Вот сейчас собирался по каталогу искать, но, может быть…

– Не надо по каталогу! – девушка чуть не подпрыгивает на месте от восторга. – Я вам помогу, все быстро найду, у нас же теперь компьютер поставлен (представляете?!). А это вы, наверное, пишете новую научную работу? По истории? Вместе с Абзаловым?

(Ну при чем тут Абзалов?

Почему везде и всегда – Абзалов?)

– М-м, не совсем с Абзаловым, но в целом примерно так, да, исследование по истории. Я буду вам очень признателен, э-э, Шуша, если получится быстро отыскать.

Жизнерадостная студентка убегает, легонько напевая под нос: «Крамник, Крамник!» – а Кирилл готовится ждать: берет со стеллажа какую-то книгу, прячется в дальний угол читального зала, в уютное фианкетто по правую руку от входа, глубоко задумывается.

В голове сумбур; мысли летят по всем невозможным вертикалям и диагоналям, и надо бы их как-то упорядочить, выстроить, организовать. Итак: что именно он, Кирилл, сейчас чувствует? М-м, вдохновение? Да, пожалуй, самое точное: «вдохновение». Порыв. Желание работать, исследовать, творить. И отец этого вдохновения, вне всяких сомнений, Дмитрий Александрович Уляшов. (Оу, каких-то два-три часа, проведенных за беседой с Д. А. У. (если, конечно, позволительно называть «беседой» монолог), радикально поменяли настроение Кирилла. Широкая панорама российской политики и культуры, развернутая Уляшовым, не могла не впечатлять; чувство приобщения к тайным механизмам истории, погружения in medias res[10], понимания, какие силы создают и скрепляют общество, – кружило голову. И надо быть честным: теперь Кириллу ясно, что Абзалов говорил о том же самом, аккуратно вел к тому же – только немного другими маневрами и ходами. Но как все-таки отличается Дмитрий Александрович от Ивана Галиевича. Абзалов организовывал беседы, где события развивались как бы в замедленной съемке, разговор продвигался еле-еле, увязал в болоте, окружающем мысли научрука, и если наконец удавалось выйти на важную тему, то либо не хватало времени, либо действовало утомление. Уляшов, наоборот, сразу же приступал к главному – и рассказывал так, что у Кирилла мурашки бежали по коже.)

Каисса, все постулаты оказались правдой!