Табия

— Хорошо, вот факты, — Гарри поправил очки и наклонился к ним ближе. — Я убил его. Я выпустил смертельное заклятье. И оно сработало. А дальше всё случилось примерно так же, как двадцать лет назад, когда погибли мои родители. Тогда откололся кусок его души и вселился в меня, как в единственное живое существо, которое было рядом. Но на этот раз его душа уже была мертва. Однако осталась сила. И вот она-то ко мне и притянулась. Как металл к магниту, понимаете? Мой уровень магии… Если верить Снейпу, увеличился в несколько раз. У меня теперь два патронуса. Остались все бонусы вроде парселтанга. А, ну и ещё: теперь мне доступна легилименция, только я никогда её не применяю — от этого голова болит. Ну и… в общем-то, всё.

Гермиона постепенно осмысливала его слова. «В общем-то, всё». Гарри говорил обо всём этом так непринуждённо и свободно, как будто рассказывал о какой-нибудь поездке загород. Значит, всего лишь сила Волдеморта. Вот что за тёмная субстанция, о которой с суеверным страхом вспоминали два орденовца. Всего лишь сила…

И нигде в рассказе Гарри не было нестыковок или подозрительного умалчивания. Да и сам Гарри действительно был Гарри. Ничего не изменилось. Выходит, Дамблдор ошибался. Или лгал сознательно. Но факт остаётся фактом: всё, что они слышали тогда от своего наставника — неправда. Потому что не сбылось ни одно из его предостережений. Он говорил, что Гарри одержим, что вскоре это проявится, что страна рухнет, что мира и спокойствия в магической Британии никогда не будет, если не остановить его. Он всё погубит: и страну, и своих друзей, и себя самого.

Но прошло больше года. Как Гарри и говорил: всё работало, функционировало, никого не преследовали, люди были счастливы и довольны. В стране царил мир. Впервые за долгие, очень долгие годы. И Гарри был олицетворением этого мира. Разве можно в нём сомневаться?

Рон, однако, всё не унимался.

— А ты его… ну, чувствуешь? Как на пятом курсе.

— Рон, он мёртв, — Гарри фыркнул. — Как я могу чувствовать то, чего нет? Я ведь сказал: у меня просто его сила. Что, конечно, делает меня нереально крутым магом, — он криво улыбнулся. — Но это всё. Правда.

— Значит, ты не одержим?

Вместо ответа Гарри вытянул руки вперёд, закатил глаза и, раскачиваясь, пропел что-то вроде «оммммммм» — видимо, так по его мнению должна была выглядеть одержимость. Потом рассмеялся и покачал головой.

— Но Гарри, — Гермиона нахмурилась. — Пожиратели освободили тебя. Они пошли за тобой. Почему?

— Когда они вытаскивали меня, они думали что-то вроде того, о чём думали вы. Надеялись, что Волдеморт вселился в меня. Потом поняли, что это не так, и были разочарованы. Но им просто некуда было деваться. Я сказал, что не хочу воевать со своими друзьями, но и жить под Дамблдором тоже не хочу. Я предложил освободить других Пожирателей из Азкабана, пока ещё не поздно, и сместить его. Вернуть себе Министерство, а потом продолжить то, что начал Волдеморт. Только без стычек с Орденом Феникса. Ну и… мы сделали это. Вот и всё.

Не успел Гарри договорить, под тент влетела ещё одна сова. На этот раз большая и грузная, ослепительно-белая. Несколько раз взмахнув крыльями, она тяжело опустилась на спинку стоящего рядом пустого стула и уронила перед Гарри тёмно-зелёный конверт. Гермиона даже на расстоянии уловила сильный запах парфюма от пергамента. И был он далеко не женским.

Гарри вскрыл конверт, пробежал глазами по тексту письма и поморщился. Потом взял ручку, которую Гермиона так и не убрала, и задумался.

— А у кого-нибудь есть маггловская бумага? — спросил он внезапно.

— Да, кажется.

В очередной раз доказывая свою практичность, Гермиона достала из сумочки блокнот и, вырвав клетчатый листок, протянула Гарри.

— Угу.

Он быстро нацарапал на листке несколько фраз, вложил в конверт вместе с исходным письмом и вернул сове. Сова не двигалась, внимательно глядя на трюфели.

— Вот ещё, — фыркнул Гарри и замахал на неё рукой.

Сова нехорошо посмотрела на него напоследок и поднялась в воздух.

— Дела, да? — уточнил Рон.

— Да без меня ничего сделать не могут, — опять поморщился Гарри.

— А зачем маггловская бумага? — спросила Гермиона.

— А потому что он ненавидит, когда я пишу не на пергаменте. Это, вроде как, неуважение к тому, кому пишешь. Но раз он мне настроение портит, значит, я ему тоже испорчу.

Рон нахмурился, явно не совсем понимая смысла шутки. Гермиону же напрягла небрежность, с которой говорил Гарри.

— Это было от Люциуса Малфоя?

— Конечно, — Гарри вдруг рассмеялся. — Кроме Малфоя и Снейпа мне никто и не пишет. Забудьте.

— Наверное, мы тебя отвлекаем?

— Нет, перестань. Я в кои-то веке вырвался, чтобы увидеться с друзьями, а они продолжают заваливать меня макулатурой. Мы бы встретились и раньше, просто… Сначала это было опасно для меня, потом — для вас. А потом у меня очень много времени ушло, чтобы устаканить всё в Министерстве. Так что, считайте, на свободе первый день.