Таблетка от всего

— Ты дрожишь, — проговорил он хрипло. Она кивнула. Отрицать было бы смехотворно. У нее буквально подгибались ноги. — Испугалась?

Она снова быстро кивнула.

— Не ты одна.

Он нежно, мягко провел пальцем по ее щеке, потом уронил руки и показал на бревна.

— Давай, ты сядешь сюда, — он попятился к стенке гаража, — а я постою здесь. И будем поддерживать между собой эту безопасную дистанцию, пока все это не обсудим.

Сухая попытка пошутить была несколько вымученной, но Карен была более чем готова отодвинуться на безопасное расстояние. Она опустилась на бревно и глубоко перевела дыхание.

— Крэйг... Я не понимаю, что происходит.

— Ты думаешь, я понимаю?

— Но ты все начал специально. Это произошло не случайно, как в субботу. Ты поцеловал меня умышленно.

— Да. Потому что я хотел знать, приснилась мне суббота в фантастическом сне или все было реальным.

Он повел плечами, ослабил галстук.

— И не говори мне, Кара, что не хотела бы знать то же самое. Я видел, как ты на меня посмотрела, когда я вошел.

— Я думала, ты все забыл, выбросил из головы.

— Радость моя, нужна лоботомия, чтобы я это забыл.

Их глаза встретились, в его взгляде светилась откровенность и мрачный юмор. Он напряженно изучал ее лицо.

— Если я задам тебе вопрос, ты ответишь на него прямо? Не думая, не увиливая, просто... и прямо?

Она ждала, не зная, что будет дальше.

Крэйг снова взглянул ей в глаза.

— Я хочу знать, что пошло не так. Что действительно пошло не так между нами, потому что, будь я проклят, если это когда-либо знал.

Ее пальцы внезапно впились в грубую кору бревна.

— Ну, Крэйг. Может быть, нам и удавалось скрыть это от детей, но мы же схватывались как кошка с собакой. Мы шипели друг на друга и каждый раз кусались до крови.

— Это я знаю. Я помню, как злился. Но я не уверен, что знаю и что когда-либо знал, почему ты так злилась на меня.

— Злость работала туда и обратно, — напомнила она ему, — виновата бывала не только я.

— О'кей. Но именно сейчас я хочу знать, что ты чувствовала?

Карен ощущала кору, царапающую ее нежные ладони, видела, как кровь заката струится сквозь живую изгородь. Другие женщины как-то легко умели говорить об эмоциях. Ей это было не просто. Она закрылась, замкнулась в себе после развода. Выставлять напоказ еще болевшие старые раны не было никакого желания.

— Кара? Ну просто попытайся, ладно? Я не хочу причинять тебе боль. Но мне нужно понять.

Если бы Крэйг требовал, она, быть может, заставила бы его замолчать. Но в его голосе слышалась тихая боль и огромное желание понять. Ее сердце тоже томилось долгие черные часы в аду безответных вопросов и ран, не желающих заживать. Она подняла руку в беспомощном жесте, не глядя на него, сознавая, что в голосе звучат непролитые слезы.

— Это не было что-то одно. Это были тысячи всяких вещей, которые копились, копились и копились.

К ее удивлению и огорчению, слова полились, как будто прорвало плотину:

— Я всегда ставила тебя и детей на первое место. Я хотела, чтобы так было. Ты меня никогда не заставлял... но все, чего хотела я лично, вечно откладывалось. Ты получил свой диплом, образование, но я-то ничего не получила. Я могла стать только машинисткой. Да, со временем я поднялась по ступенькам, но это отняло столько лет, когда я работала полный день и старалась быть хорошей матерью, экономила и копила, а ты — ты как будто ничего не замечал. Или перестал замечать. Перестал заботиться. Я чувствовала, что меня используют и принимают как должное. Тебе удалась карьера, что изменило всю твою жизнь, а я так и осталась на ранчо, старомодной женой, всегда за сценой, скупой и скучной, как старая привычка.

Крэйг коротко выругался.

— Какого дьявола ты раньше мне об этом ничего не говорила?

— Я говорила тебе десятками, сотнями способов, — горячо ответила Карен.

— Ни черта ты не говорила и не смей плакать. Сегодня ты первый раз со мной вот так откровенно говоришь за многие годы. Ты, очевидно, думала, что я должен читать у тебя в мыслях о том, что ты чувствуешь...

— Нет.

Слезы застилали ей глаза, но она сумела глубоко перевести дыхание. Да, трудно было вот так делиться чувствами. Она предпочла бы ходить по раскаленным углям. Но уж раз они зашли так далеко и Крэйг настаивает на откровенности, ей тоже захотелось очистить наконец атмосферу между ними.

— Нет, я не думала, что ты читаешь мысли, — сказала она устало, — но я просто не знала, как может женщина сказать мужчине о том, что он разбивает ей сердце. Сказать было нечего, Крэйг. Нечего, раз ты перестал беспокоиться.

— Кара?

— Что?

— Ты доводила меня до бешенства. Я причинял тебе боль. Но я никогда не переставал беспокоиться.

Он потер глаза, потом потряс головой. Медленно, угрюмо он начал говорить о собственных старых ранах: