Таблетки

Томно вздохнув, Геральдина откинулась назад и расставила широко свои стройные ножки. Дина коснулась ее лобка своими напухшими губками, поцеловала его, а после опустилась чуть ниже. Я наблюдал за тем, как Геральдина стонет, прикусывая нижнюю губу от наслаждения. Мне казалось, будто это я заставляю ее стонать. Мои руки были сжаты в кулаки. Я хотел заставлять ее стонать, играться с ее телом, издеваться над ней.

То были лишь минуты прелюдия. Чуть позже я почувствовал, как вошел в нее, и приятным теплом окутало мой член. Я чувствовал запах ее тела, покрытого мурашками, сильного и твердого, как металл. Я брал ее всю. Приручал, как приручает всадник строптивую лошадь перед тем, как отправиться в далекий путь. Я хватал ее за волосы и тянул на себя, но она начинала сопротивляться мне. Я был сильнее.

Мокрой была белая простыня. Тела, покрытые потом, блестели в полутьме. Мой разум метался из стороны в сторону. Только что я был на полу и наблюдал, как спустя секунду уже был внутри Геральдины. Неужели я настолько хорошо чувствовал Дину, что смог на какое-то мгновение оказаться в ее голове? Мгновение это не длилось долго, но я точно помню то чувство, которое не отпускало меня на протяжении всего этого мгновения. Я наслаждался своей властью над той, которая когда-то старалась взять власть надо мной. Пришло время расставить все по местам.

Энергия бурным потоком старалась вырваться из меня. Энергия жизни, несущейся к заветной цели. Меня трясло от напряжения. Геральдина стонала. Она была мокрой и буквально задыхалась от чувств, находясь подо мной. Ее ногти впивались в мои бока, но я будто бы ничего не чувствовал. Я онемел. Раствором новокаина стала моя кровь.

Кончив Геральдине на лицо и высунутый язык, я погладил ее волосы и присел на край кровати. На моем лбу застыли капли пота, и Дина, обняв меня сзади, стерла их ладонью, после чего я просвистел с удовлетворением. Меня снова тянуло вниз, на пол. Там было прохладно, но твердо. Я разлегся и, как оказалось, уснул на какое-то время.

Проснулся я тогда, когда Геральдина, стоя перед зеркалом, надевала на себя одежду. В ней она выглядела совершенно иначе. Былые образы снова возвращались на свои места.

– Где Дина? – спросил я, приглаживая растрепавшиеся волосы.

Геральдина, оторвав взгляд от зеркала, удивленно посмотрела на меня. К тому времени она уже успела умыть лицо, нанести помаду на губы и подкрасить глаза. Снова надела броню, подумал я. Она ничего не ответила, лишь ехидно ухмыльнулась.

– Ну и тварь же ты… – кинула она мне напоследок несколько слов и скрылась за дверью.

Я огляделся по сторонам. Где я нахожусь? Как попал сюда? Память отказывала мне, и это не сулило ничем хорошим. Ведь кем является человек без памяти? По сути, лишь оболочкой, пустым сосудом. Память делает нас теми, кем мы являемся на самом деле. Но был ли я тем, кем себя мнил, и помнил ли все то, о чем так старательно пытался забыть?

Дверь, ведущая в комнату, в которую я зарекся больше не входить никогда. Что было за ней?

Два парня, что целовались на углу около музыкального магазина, куда-то пропали. На их месте теперь стоял огромных размеров мужик лет пятидесяти в кожаной куртке и джинсах, с волосами по пояс и внушительными серьгами в ушах. Видом своим он напомнил мне о старом добром роке, который уже давно канул в лету, уступив пальму первенства атмосферной, строго выверенной музыке с явно коммерческой направленностью. Старый рокер проводил меня недобрым взглядом, и я не стал выяснять с ним отношения. У меня и без того было слишком много возможностей умереть.

Я шел по улице с бутылкой виски в руке. Отхлебнув немного, я сморщился и запрокинул голову. Перед моими глазами возникло небо, окутанное пеленой, подсвеченной сотнями тысяч огней большого города. Дурман накрывал меня, накрывал город. Мне не хотелось трезветь. Ставки были слишком высоки. Я должен был оставаться пьян, чтобы ничего не узнать. Только так я чувствовал, что реальность все еще окружает меня.

Реальными были дома, и люди, которые смотрели на меня и сторонились меня, нетрезвого, шатающегося из стороны в сторону вольного бродягу в дорогом пальто и с бутылкой дорогого виски в руках. Я нравился себе в таком состоянии намного больше, чем когда был трезв и смотрел на себя в зеркало в уборной офиса.

Я говорил людям с хмурыми выражениями лиц о том, что сочувствую им, что мне их жаль. Не знаю, понимали ли они, о чем я говорю, или нет. Да это и не особо важно. Важно лишь то, как я сам относился к ним. Не нужно быть альтруистом, чтобы заподозрить внутри себя эгоиста. Просто оставьте глупый треп о сострадании. Не в этом дело.