Табор уходит

 … умираем, но не сдаемся! — тряс он кулаком вслед поднимающемуся вертолету.

Вертолет завис, и посол, высунувшись в окно, крикнул:

 Передам!

 Непременно! — обещал он.

 Помашу! — клялся посол.

 Поцелую! — кивал он.

 Купнусь! — тряс он сцепленными над головой руками.

 Выполню! — перекрикивал двигатель и он.

Когда вертолет поднялся и полетел, посол откинулся на свое место и устало сказал помощнику:

 Минус один откат из–за мудака.

… Лоринков проводил взглядом вертолет и, бормоча, «Русь, Русь, матушка», спустился с крыши, задраив люк. Обыскал тело свернувшего шею третьего помощника посольства. Вынул паспорт и деньги. Собрался было бросить тело в окно, но передумал.

 А что, — застенчиво сказал он, — если продукты кончатся…

Погладил ласково орла на паспорте, отволок тело в прохладный чулан.

 Россия, Россия, родина наша, — сказал, почему–то, трупу.

Захлопнул дверь, вернулся к столу и продолжил занятие, от которого его отвлек неожиданный визит посла.

Заполнил анкету на «грин–кард» в США.

***

 Люд православный, не скапливайтесь в местах проезда механических транспортных средств, кои представляют собой транспортные средства, управляемые посредством приведения в действо колес, управляемых двигателем внутреннего сгорания! — кричал православный политолог Жукарский.

 Друзья, давайте держаться все вместе, мы же русские люди! — поддерживала его журналистка Юдовитчь.

 Да и разговаривать тоже давайте по–русски… — говорила она коллеге.

 Коллега, — хмуро шептал ей Жукарский, — мы же в Молдавии.

 Пардон, — отвечала Юдовитчь, и громко призывала, — друзья, мы же молдавские православные люди, так давайте же держаться вместе, словно большая дружная семья!

 Православная семья! — добавлял политолог.

 Православная семья! — покорно поддакивала журналистка.

Обычно решающим правом голоса обладал Жукарский, потому что шествия, как правило, спонсировало Общество русско–молдавской дружбы. Оно часто устраивало крестный ход от Кишинева к Тирасполю, чтобы под благовидным предлогом и охраной паломников передать выручку от продажи российских паспортов. А общества русско–молдавской дружбы — которых в Молдавии, несмотря на полную эвакуацию российского посольства, было около двухсот, — окучивал православный политолог Жукарский.

Журналистка же Юдовитчь писала статьи о том, что в Молдавии все не так плохо, как кажется, и призывала гастарбайтеров вернуться на родину. Каждая такая статья была снабжена пропуском, который нужно было вырезать из страницы, и сохранить при себе при пересечении границы. В таком случае таможенники отбирали у возвращенца не все, а всего лишь 90 процентов заработанного. За каждого такого вернувшегося, — их потом снаряжали на работы в каменоломнях или поля, принадлежащие феодалам, — правительство платило Юле 10 долларов.

Также она специализировалась на неправительственных организациях с либеральным — как неодобрительно поговаривал Жукарский — душком, а также на кругах, близких к правительственным. Работали они чаще всего в паре: Жукарского демонстрировали не желающим раскошеливаться либеральным спонсорам, как грядущего Будущего Хама, журналисткой же Юдовитчь пугали спонсоров консервативной направленности. В случае, если клиент попадался совсем трудный, Юдовитчь представлялась своей второй фамилией — Семеновской. В правительственной газете, где она за еду и ночлег писала передовицы для президентской пресс–службы, журналистка так и подписывалась — То Ли Семеновская То Ли Юдовитчь.

Это было очень удобно, и, в отличие от коллег с одной фамилией, обреченных симпатизировать всего одному слою общества, позволяло Юлии придерживаться основ этики журналистики, принятым в Женеве в 1978 году. Она называла это «быть равноудаленной», завистливые коллеги — «давать налево и направо».