Табу

– Жить дальше. Твоя жизнь на этом не закончилась, так проживи ее достойно.

Вряд ли, конечно, это самые подходящие слова утешения для нее, но других он не нашел.

– Как? Как мне жить без них? – убитым голосом простонала она, и зеленые заводи снова наполнились слезами.

– Я помогу. Я буду рядом и не оставлю тебя одну. Переедешь в город. Поменяешь школу. Заведешь новых друзей.

Глухую боль сменил панический ужас, и она замотала головой. Даже отступила от него.

– Нет! Я не поеду в город! Не заставляй меня! Я не хочу никуда переезжать! – почти перешла на крик девушка.

– Эвелина! – строго одернул Марк, пресекая зарождающуюся истерику на корню. – Ты не сможешь жить здесь одна. Тебе еще нет восемнадцати. Хочешь загреметь в приют?

Эва дико озиралась по сторонам, как загнанный в угол зверек, отчаянно ища выход из складывающейся ситуации.

– У меня есть бабушка! Я могу жить с ней! Она присмотрит за мной, а я – за ней! Она живет в конце переулка. Марк, пожалуйста, только не увози меня в город! – понимая, что он старше, опытнее, а значит, может задавить своим авторитетом и настоять на своем, Эва из последних сил искала доводы в свою пользу. – Я умею управлять хозяйством! Я смогу жить в доме! Мне осталось учиться один год. Марк, я не хочу переводиться в другую школу на последнем году обучения! – с бесконечной мольбой в глазах она смотрела на него, чувствуя, что еще не до конца убедила его. – Сейчас, сейчас. Я покажу, я докажу, что смогу жить самостоятельно, – она хаотично заметалась по кухне. – Так. Надо поставить чайник. Но сначала помыть руки. А перед этим вылить ведро. И набрать воду для чая. Сейчас, я все сделаю!

Не дав Марку опомниться, она схватила оба ведра и притопила во двор, расплескивая грязную воду. Тот хрустнул шейными позвонками. Он начинал злиться, чувствуя, что теряет контроль над ситуацией.

– Маркуся, когда мы поедем домой? – капризно простонала Оксана.

– Ты можешь ехать хоть сейчас! – сорвался на нее Марк.

Рывком развернулся и вышел на крыльцо. Прикурив, отшвырнул зажигалку. Та, отскочив от перил, рухнула куда-то в траву, но он даже не заметил. Хмуро наблюдал за трепыханиями малой, догонял, что нужно как-то ее успокоить, и дико злился на самого себя от того, что не знает, как это сделать. Твою-то мать! Он, Марк Наумов – гроза финансового рынка, упорством добивающийся желаемых результатов, нагибая конкурентов и обходя соперников. Он, который бешеной энергетикой подчиняет своим правилам других акул бизнеса. Он, который животным магнетизмом охмуряет красавиц богемного общества. Черт возьми, но он даже не представляет, каким макаром может утешить насмерть перепуганного подростка.

Тем временем Эва прошмыгнула мимо него в дом, не поднимая глаз, а мужчина прикурил вторую сигарету от первой и стал обдумывать дальнейшие действия.

Эвелина действительно заварила чай, накрыла на стол и даже достала какое-то печенье. И как будто бы пришла в себя. Перестала дергаться, появилась осмысленность в глазах. За столом она подробно описала свою будущую жизнь с бабушкой, изо всех своих силенок убеждая Марка оставить ее в поселке. Тот нехотя, но согласился.

Когда они собрались уезжать, на Эву снова напала хандра: руки заламывает и мечущийся взгляд забитого зверька. Кое-как она призналась, что боится впервые ночевать одна в пустом доме. Да чтоб все это! Вот как ее одну оставить?!

Марк отправил подругу домой на такси – та не захотела остаться. Глубокой ночью он лежал на диване в гостиной, уставившись в окно и прислушиваясь к ночным звукам. Сон не шел к нему. Психанул. Встал, и как был, в одних боксерах, двинул на крыльцо покурить, взяв с печи коробок спичек, так и не найдя зажигалку. Упер локти в перила, прикурил и глубоко затянулся.

Открылась и закрылась входная дверь.

– Не спится? – тихий голос сестры гармонично влился в какофонию ночных звуков.

– Как и тебе.

Она подошла и встала совсем близко, касаясь его плеча своим.

– Знаешь, почему люди плачут на похоронах? – тихо начала она, глядя перед собой. Марк повернул к ней голову. – Думаешь, они оплакивают умерших? Горюют, что те ушли в мир иной? Жалеют их? Нет, – качнула головой. – Люди плачут на похоронах не за усопших, а за себя. Им жалко себя. Как они будут дальше жить без людей, с которыми привыкли. Что они будут делать без них. Люди плачут от страха – их привычный мир порушился, а значит, грядут перемены. Человек всегда боится перемен.

Эвелина глубоко вдохнула и продолжила через паузу:

– Мне страшно, Марк. Так страшно, как еще ни разу в жизни не было! – обхватила себя руками, словно замерзла. – И мне жалко себя, понимаешь? Не их, а себя. Мне стыдно в этом признаваться, но мне жаль себя, одинокую, продолжающую жить в этом мире, но уже без заботы и поддержки родителей.