На сей раз Юля не смогла сдержать слез. Они хлынули из глаз.
Ее плечи задрожали. В горле образовался комок.
— Не отчисляйте меня, пожалуйста! Я все отработаю!
Недоуменно нахмурившись, Маркелова встала и подошла к девушке.
Погладив ее по голове, попыталась успокоить.
— Ну, что ты в самом деле, Попова? Никто тебя не отчисляет!
— Но вы же сами сказали!
— Что?
— Что оплачивать учебу мне… — спрятав лицо в ладонях, она горько зарыдала: — …больше не нужно!
— Да, не нужно, — тяжелый вздох. — Но совсем по другой причине!
Стыдливо растерев по лицу соленую влагу, Юля вопросительно уставилась на декана. Женщина недовольно скривилась, покачала головой, но все же произнесла, пусть и с явной неохотой:
— Мы наблюдаем за тобой с первых дней. Ты достойно проявила себя в стенах ВУЗа. И в качестве исключения мы решили перевести тебя на бюджет.
— Это что, шутка? — переспросила, будучи не в силах поверить услышанному.
— Нет. Не шутка.
— Меня на бюджет? То есть… это значит… что… о, Боже! О, Боже!
Не помня себя от шальной радости, Юля завизжала как оглашенная.
Не справившись с эмоциями, вскочила на ноги и набросилась с объятиями на Татьяну Петровну, перепугавшуюся ее неадекватной реакции.
— Попова! — верещала та. — Попова, прекрати! Ты меня сейчас задушишь!
— Спасибо вам! Спасибо!
— Да-да!
— Я так благодарна… вы не представляете! А… что нужно сделать для перевода? Написать заявление? Предоставить реквизиты для будущей стипендии? Я мигом все сделаю! На имя ректора писать, да?
— Так, стоп! — Маркелова жестом заставила ее умолкнуть. — Ничего и никому писать не нужно! Более того, ни одна живая душа не должна знать о нашем с тобой разговоре. Ты меня поняла? И стипендии у тебя не будет! Наверное…
— Но… почему? Все бюджетники получают стипендию!
— А вот ты не будешь. Ты исключение. Потому что по всем документам ты по-прежнему учишься на коммерции! В этом плане ничего не изменится. Кроме одного — платить за учебу тебе больше не нужно! Такой вот… финансовый парадокс. Сохраним же его в тайне!
— Простите, я не…
— Все, Попова! — раздраженно фыркнула Татьяна Петровна, возвращаясь на свое рабочее место. — Ничего слышать больше не желаю. Почему? Почему? Пристала же! Аж голова из-за тебя разболелась! Иди давай. Иди с Богом!
Глава 33
Тем же вечером Марат решил окончательно закрыть вопрос по Юле и поставить жирный крест на ее трудовых подвигах в ночном клубе. Лично.
Да и случай удачный представился — Назимов вновь собирал друзей под крышей своего заведения. Накануне выходных. Естественно, упустить такой возможности Каримов не мог. Да и отвлечься, проветрить мозги в свете последних событий было явно не лишним. Ровно в двадцать два часа он заглушил двигатель своего автомобиля на парковке «Запретного плода». Однако покидать салон не торопился, невзирая на кучу пропущенных вызовов от Назимова и даже от Стрельцова — что было само по себе равнозначно чуду. Егор — без преувеличения гений в сфере программирования, сколотивший на этом поприще приличное состояние, всегда отличался железным упорством и просто нечеловеческим терпением.
Да, Марат опаздывал на встречу — сам прекрасно знал. Однако ничего со своим внутренним состоянием поделать не мог. Самоконтроль, которым он прежде так гордился, его выдержка и хладнокровие… все треснуло по швам. Превратилось в пыль. В жалкую никчемную труху. А все из-за нее.
Из-за девчонки, которая неизменно занимала все его мысли.
Уже больше шести часов минуло с момента их разговора с Юлей, с момента ее откровений Беловой, а Марата штормило до сих пор. Его накрывало. Вштыривало так жестко, что и прожженному наркоману не снилось.
С одной стороны, он давненько не испытывал подобной эйфории.
Ее сладость дурманила. Пробуждала в душе необъяснимое удовлетворение. С другой… после услышанного, после всей открывшейся правды его обуяла злость. Лютая. И чувство вины, отдаленно напоминающее проснувшуюся совесть. Оно пожирало его изнутри. Поглощало миллиметр за миллиметром.
Теперь Каримов понимал, в каком напряжении Юля жила все это время.
Понимал так же, что подобных мучений легко можно было избежать.
Каримов пребывал в таком состоянии, что готов был придушить эту тихушницу к чертовой матери. Или же, напротив, защитить девчонку от всего этого паскудного, насквозь прогнившего мира.
Марат горько рассмеялся вслух от собственных мыслей.
Более того, уже днем разделила бы — прямо там, в его кабинете. На столе.