Табу. Разбитые судьбы (СИ)

Сократив расстояние между нами до минимума, он со всей дури заехал кулаком мне в челюсть. Я тоже, как и он почувствовал удовлетворение. Заслужил. Я не только это заслужил. Я заслужил те муки, через которые прошёл. Но они не сравнятся с тем, что чувствовала Машка.

Этот слабый ранимый человечек прошёл все душевные и физические травмы, которые я ей причинил, одна. Меня не было рядом. И сейчас я должен забрать сына и вновь исчезнуть из её жизни. Дать ей возможность быть счастливой. Без меня. Но смогу ли я быть от неё далеко, когда знаю, где она? Смогу ли жить как раньше, зная, что могу снова увидеть? Смогу ли ложиться в холодную постель, представляя, что этот мажор тискает её за небольшую грудь, целуя сладкие губы?

От этой картины потемнело в глазах, и я чуть было не пропустил новый удар. Перехватил его кулак и сжал, пока он не скривился. Да парень, слабоват ты для защитника.

— Достаточно, — пусть в коридоре только старая уборщица, делая вид, что моет полы, а сама внимательно следит за нами, но я не хотел, чтобы у него были из-за меня проблемы.

— Ублюдок! Если ты отец пациента, это не значит, что в праве делать, что вздумается! — он выплюнул эти слова с таким отвращением, как будто я не достоин даже дышать с ним одним воздухом. — Я засужу тебя!

— Закончил?

— Не попадайся больше нам на пути, иначе…

— Что иначе, сопляк? — глядя в его бегающие глаза, я начал потихоньку звереть. Не таким должен быть мужчина рядом с ней. Что он может предложить ей? Чем помочь? Он даже от меня толком не смог защитить.

— Проваливай. И не появляйся здесь больше. Иначе упрячу за решётку за нападение, — он тыкнул мне в грудь пальцем, пытаясь припугнуть.

— Я уйду. Просто будь рядом с ней. И если я узнаю, что ты сделал что-то не так… Поверь, парень…Тебе это не понравится.

— Тебе-то какая разница?

— Я предупредил.

Удаляясь не твёрдой походкой по намытому полу, я как будто заново умирал. От чего же так больно уходить? Я считал, что вытравил полностью все чувства к этой рыжей девчонке. А стоило лишь взглянуть ей в глаза… Как будто не было этих лет.

Я готов встать на колени перед ней. Чтобы она простила. Но это ни к чему. Ей уже это не нужно. Пусть дальше живет, ненавидя меня.

Так лучше. Я уйду. Теперь навсегда. Я смогу.

Почему же сердце рвётся наружу, заставляя бежать к ней и пусть мир рухнет, но быть рядом?

Глава 21. Дима

В палате у сына был приятный полумрак. Приятный потому, что в сумерках слава богу не был виден весь кошмар отечественной больницы.

Обветшалая краска, сползающая кое-где со стен, видела ещё самого Брежнева. А из трещин между рамами дул ледяной осенний ветер. Некогда белоснежные простыни посерели от старости. И как в таких условиях они собрались лечить ребёнка с пневмонией?

Ещё врач этот… Отказался госпитализировать Мишку в другую больницу. Что у них? Статистика понизится? Премии лишатся? Если его состояние ухудшится, то он не только премии лишится, но и головы.

Сын — единственное, что заставляло меня просыпаться по утрам. Лишь он не дал мне превратиться в бесполезный кусок мяса без цели и стремлений.

Ответственность за его жизнь в двойном размере легла на мои плечи, стоило только Ольге помахать нам ручкой и укатить «за бугор», когда ей предложили выгодный контракт в каком-то модельном агентстве.

Я иногда задумывался. А есть ли это агентство? Как может такая сушеная вобла кого-то интересовать? Да она красивая, но болезненная худоба, вызванная постоянными диетами и отсутствием мяса в рационе, сделали её чем-то средним между бальзамированной мумией Тутанхамона и некогда красивой статной женщиной.

Может быть, роль любящей матери и примерной жены её не устраивала, и она решила начать «с чистого листа»? Я не осуждал, когда она собрала чемоданы. Мне это тоже было только на руку. Не нужно было изображать семьянина, который спешит домой после тяжелого дня. Не нужно было на людях держать за руку и пытаться смотреть на неё влюблёнными глазами. Она была не той женщиной, которая занимает все мысли.

Но она подарила мне Мишку. Большего мне в жизни не надо.

Я вынырнул из своих безрадостных мыслей. Сын увлечённо что-то рисовал в своём альбоме, нахмурив брови. Он всегда был у меня серьёзным малым. Может, на него так действовало безразличие матери, а может, не замечая того, я сам его так воспитал.

У него не было этих раздражающих детских замашек «хочу», «дай». Единственное, что меня беспокоило, это его асоциальное поведение с другими детьми.

Он не особо любил играть с ними. Терпеть не мог делиться своими вещами. А когда нянечки начинали сюсюкаться с ним, то демонстративно смерив тяжелым взглядом, которому научился у меня, уходил подальше. Ему и одному было не плохо. Я был можно сказать его единственным другом. Это очень важно. Быть другом своему ребёнку. Не скажу, что его поведение меня не беспокоило. Частенько пытался на детской площадке его познакомить с другими детьми, но всё сводилось к тому, что мамаши этих детей пытались меня склеить. Чему Мишка тоже не был рад.

Мы с ним как два бобыля. Никто нам не нужен.