Тачдаун

– Твои губы на вкус, как мед, – хрипло произносит Бартез, и его пугающе красивые глаза темнеют от возбуждения. – Tu n’as aucune id'ee `a quel point je te veux en ce moment.[36]

Я погружаю пальцы в его жесткие кудри, пока он целует мне шею, что-то бормоча на французском, и даже понемногу расслабляюсь. Но это длится недолго. Рука Гаспара соскальзывает на мою задницу, больно сжимая ягодицы, после чего нахально ползет под платье. И в этот момент что-то щелкает в моей голове. Словно кто-то переключил радиостанцию в магнитоле на другую частоту: с лирического блюза на экстремальный дэт-метал.

– Эй! Сбавь скорость, приятель, – требую я, упираясь ладонями в его плечи.

– Приятель? – насмешливо спрашивает Гас.

– Ты слышал, что она сказала, – доносится из-за его спины твердый голос.

Я оборачиваюсь и вижу Чейза, который стоит у входа в туннель, прислонившись плечом к бетонной стене. На его лице нет никаких эмоций, а взгляд устремлен куда-то мимо нас.

– В кабинет тренера, – обращается он к Гаспару. – Сейчас.

Челюсть Бартеза сжимается так, что на шее начинает пульсировать жилка.

– Я не твоя маленькая сучка, Каннинг.

– Почаще повторяй это. Может, и сам поверишь.

– Чейз! – рявкаю я.

– Ангел, – его командный тон немного смягчается, – когда главный тренер вызывает кого-то из нас к себе на ковер, мы не обсуждаем его приказ, мы просто отвечаем: «да, сэр», и тащим свою проблемную задницу в его кабинет. – Он переводит взгляд на Бартеза. – Так что кончай выделываться, кудряшка. И, кстати, не забудь рассказать БигМаку, как сегодня в мой шкафчик попала пачка твоих любимых сигарет.

Я удивленно смотрю на Гаса.

– Ты подбросил ему сигареты?

– Да кого ты слушаешь? – Его голос звучит фальшиво – немного выше, чем обычно.

– Это простой вопрос, Гаспар, – настаиваю я.

– Детка, я ничего ему не подбрасывал, – он нервно смеется, качая головой, словно говоря: «Ты спятила?!».

Охрененно жаль это признавать, но я ему не верю. Языку тела я доверяю больше, чем словам. Три сезона «Теории лжи»[37] и семь – «Менталиста»[38] многому меня научили. Например, тому, что уклонение от прямого ответа, изменение голоса и излишняя эмоциональность – явные признаки лжи.

Парень, да ты просто король разочарований.

– Подожди меня в машине, ладно? – Гас тянется, чтобы снова поцеловать меня, но я уклоняюсь, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не рассмеяться.

Я что, похожа на Хатико?

– Прости, красавчик. Не в моих правилах кого-то ждать, – отвечаю ему и, чтобы позлить наблюдающего за нами прилипалу, кокетливо добавляю: – Увидимся в следующий раз.

Гас поджимает губы, обжигая меня странным взглядом, и уходит, по пути врезаясь в Каннинга плечом. Но с тем же успехом он мог врезаться в скалу или в дерево. Здоровяк даже не поморщился.

– Я могу закончить то, что начал этот неудачник. – Оттолкнувшись от стены, Чейз медленно направляется ко мне, потирая ладонью шесть идеальных кубиков пресса, которые эстетично сокращаются от каждого шага.

– Не думаю, что ты потянешь.

– Все, что умеет делать Бартез, я делаю гораздо лучше.

– Господи, и как только твое непомерно раздутое эго не застряло на входе в тоннель?

Усмехаясь, Каннинг лениво скользит взглядом по моему черному спортивному платью с эмблемой баскетбольного клуба «Чикаго Буллз» и задерживается на ногах. Я хочу немедленно уйти. Я приказываю себе уйти. Но упрямо продолжаю стоять на месте, потому что побег приравнивается к поражению. А я ненавижу проигрывать.

– Почему ты постоянно пялишься на мои ноги? – не выдерживаю я.

Он подходит ближе, и я слышу его запах – сложный коктейль из грейпфрута, соли и его собственного аромата, проникающего в самое нутро. Мое сердце начинает биться быстрее. Чейз упирается ладонями в стену, заключая меня в ловушку, и мы не отрываясь смотрим друг на друга.