Тадеуш Костюшко

— Ты ему посоветуй, — предложил джентльмен в клетчатых брюках.

— А полковник примет мой совет?

— Охотно, — улыбнулся Костюшко, — ведь я имел случай убедиться, что вы неплохо разбираетесь в житейских делах.

— Оставайтесь.

— И что мне делать?

— Ко мне в имение. Управляющим. Мне нужен военный, с характером. У меня сто шестнадцать рабов — разбойники, их надо держать под арапником.

— Думаю, что это не во вкусе полковника, — сказал джентльмен из Военной комиссии.

— Ошибаетесь, сэр, — серьезно возразил Костюшко. — Я бы принял эту должность, но у вас, мистер Олни, мало разбойников.

— Сколько бы вас устроило?

— Сто семнадцать.

Джентльмен в клетчатых брюках расхохотался.

— Почему ты хохочешь, Ральф? Я куплю еще одного разбойника. Значит, олл райт, полковник?

— Нет, губернатор, не будет олл райт.

— Почему?

— Потому что вы не того разбойника купите. — И, качнув головой, отошел.

За ним последовал джентльмен из Военной комиссии.

— Думаете, Олни не понял? Ошибаетесь, шу dear, он пройдоха, но умница, он не хотел показать, что понял. А теперь расскажите мне, откуда вы знаете Олни и почему вы его назвали разбойником?

Конгресс наградил Тадеуша Костюшко чином бригадного генерала и признал за ним «право получения» 12 280 долларов. Однако, учитывая «временные трудности», как было сказано в приказе, Костюшке надлежит получать «только проценты с этой суммы, то есть 736 долларов ежегодно».

Передовые американские офицеры, не вполне уверенные в том, что революция в их стране пойдет по пути, начертанному «Декларацией», учредили орден Цинцинатов. Этот орден ставил своей целью «крепить свободу среди людей». Одним из первых в члены этого ордена избрали Костюшко, на его грудь был возложен орденский знак — одноглазый орел с надписью: «Omnia reliquit servare Rempubl cam»[31].

Закончился шестой этап, самый длительный. Что дальше делать? Ему, Костюшке, уже тридцать восемь лет. У него пенсия, на которую жить трудно, но и умереть с голода нельзя; у него орден, который скрасит даже заплатанный кафтан.

Благожелатель из Военной комиссии предлагает ему инженерную работу с высокой оплатой.

«Зачем мне эта высокооплачиваемая должность? Чтобы иметь возможность выпить лишнюю чашку кофе? Сшить новый кафтан под орден? Или снять квартиру и одиноко сидеть за собственным столом? Одиночество всюду тягостно, но на чужбине вдвойне.

Значит, вернуться домой…

А там кому я нужен? Никому! Но дышать польским воздухом я могу только в Польше, пытаться служить своему народу я могу только в Польше!»

ГЛАВА ПЯТАЯ ПРОСВЕТ В ТУЧАХ

октябрьское утро 1784 года должен был подняться в небо воздушный шар. Варшавяне собрались на лужайку Ботанического сада задолго до пуска и шумно обсуждали: полетит шар или не полетит, а если полетит, достигнет он престола божьего или не достигнет?

У каната, который был протянут вдоль лужайки, стоял Костюшко. Пепельные волосы падали ему на плечи, лицо сухое, обветренное. Мундир на нем необычный: светло-зеленый с белыми отворотами; с шеи свисает странный орден: золотой одноглазый орел, Костюшке можно было дать и сорок и пятьдесят лет — виски с проседью, взгляд спокойный.

Профессор Шнядецкий, специально приехавший из Кракова, чтобы присутствовать при запуске шара, заинтересовался своим соседом, и не столько его необычным мундиром, сколько необычным спокойствием, точно предстоящий пуск шара вовсе не событие для него.

— Вы, месье, уже имели случай наблюдать полет воздушного шара? — спросил профессор по-французски, не будучи полностью уверен, что имеет дело с поляком.

— Овшем, имел, — ответил офицер по-польски.

— Где, если позволено мне знать.

— В Америке.

— Пане добродею! — обрадовался почему-то профессор. — Как там, в той Америке? Независимость отвоевали, и сам народ собой управляет?

— Не совсем так. И там правят паны, только не такие, как у нас. Жизнь там построена на иных началах. Деньги — вот что главное. Сумел приобрести деньги, ты пан, и никто тебя не спросит, чем ты был вчера и кто тебя родил.

— Но перед законом все равны: и пан и хлоп?

— Теоретически — да, а практически — у кого больше денег, у того больше прав. И о каком равенстве может вообще идти речь, если там существует рабство?

— Но ведь только для негров! Белые все равны!

— А черные не люди?

— Люди. Люди! Но и Варшава не в один год построена. Поверьте мне, пане добродею, и негры своего добьются. Свобода, как река в половодье, смывает всю грязь с берегов. И хорошо, что в этом благородном деле участвовали и поляки, и они помогали американцам добывать свободу. Генерал Костюшко, генерал Пуласский — шляхтичи, а как воевали за свободу! Удивительное дело, пане добродею, про генерала Костюшко говорят, что он долго жил во Франции, надышался там воздухом Руссо, такой человек, конечно, может воевать за свободу, а вот Пуласский, который в месяцы Барской конфедерации сражался за крест и за кнут…

На этом оборвался разговор: вдали показались люди, удерживающие тросами рвущийся в небо огромный, причудливо разрисованный шар. Народ зашумел, стал напирать на Костюшко и оттеснил его от собеседника.