Тадзимас

банным – это не у всех, только у любителей, у завсегдатаев, у фанатов – так теперь говорят, с отменной парилкой, с бассейном, с холодным пивком опосля, – и вот выходят гурьбою – ну, заново родились,

у некоторых – и рыночным, не нынешним, а тогдашним, с покупкой отборной снеди, – возможно, той самой, из мифов, из присказок, – пищи богов,

у многих – поднадоевшим, обыденным, магазинным, с супружескими походами уже не за пищей – провизией, невкусной и нездоровой, но вынужденно потребляемой, поскольку питаться надо хотя бы тем, что имеется в продаже, – иначе кранты,

дачным – у кого они есть, эти дачи, с маленьким, как скворечник, домиком деревянным, хрупким, как счастье, скромным приютом семьи и родни, с приездом на электричке, потом пешком, с рюкзаками, до самой калитки, до двери с заржавленным старым замком, – открыть, войти, отдышаться, а там и перекусить, – ах, эти дачи, с духом, переведенным вместе, с детским беспечным смехом, с эхом на полверсты, с лихом, забытым разом, с чьим-то невольным вздохом, с оранжевым абажуром, свисающим над столом, с бабушкиным самоваром, с чаем, с вареньем, с пеньем птичьим иль комариным, с дружной, долгой возней – на приусадебном, шесть соток, участке, а потом – обратно домой,

или же просто – загородным, со свежим, пьянящим воздухом, таким непривычным после сплошной духоты городской, с лесочком, прогретым солнцем, с песочком прибрежным желтым, с купанием в теплой речке, с кувшинками в темной воде, с рыбалкой весьма удачной, потом с костерочком дымным, с кипением свежей ушицы в походном большом котелке, с привычною поллитровкой, с разлитой в стаканы водкой, с веселым совместным пением, – помедли, вечерний день, – то есть летним,

а то и осенним, сизым, с туманами и дождями, хрустальным, сквозным, прозрачным, с хрустящей внизу листвой, с ягодами в лукошках, с грибами в плетеных корзинах, с ауканьем в сонных чащах, с полянами впереди, выплеснутым навстречу и уходящим разом, сладостным и щемящим, боли в груди сродни,

а то и зимним, с морозцем, слепящим ветром и светом, со снегом, куда ни глянешь, с петляющей, рыхлой лыжней, с бегом куда-то к детству, с колким, легким пинцетиком упругой еловой хвоинки на варежке шерстяной, с растаявшим, как снежинка, негромким прощальным словом, с густым пунцовым румянцем на женских горячих щеках,

да и весенним, ясным, с синичьим раскатистым теньканьем в светлой, просторной, отрадной, как образ древнего храма, распахнутой взорам роще, с ее высоко и свободно белеющими колоннадами стройных, звонких стволов – на лазурном, расплеснутом по миру, традиционном фоне упоительно чистого неба – ах, умыться бы им! – с непременным, желанным, обрядным, свежайшим березовым соком, проступающим вдруг, незаметно, из надрезов на белой коре, понемножку, долго, по капле набираемым в кружки и в банки, выпиваемым тут же, по кругу, – чтобы вспомнить потом о весне,

но чаще – эх, куда чаще! – домашним, душным, всегдашним, коммунальным, отдельно-квартирным, проходящим на кухне, с готовкой пельменей, супов и напичканных, в дополнение к фаршу, размоченным хлебом, осточертевших котлет, с пересудами и ворчаньем, с накипевшим, но больше таимым, с неизбежными ссорами и внезапными примиреньями, с переполненным целыми россыпями огорчительных или приятных, но всегда бесконечных, примелькавшихся мелочей, беспредельным, всезнающим бытом,

обделенным порою и крохою радости, а порою вполне подходящим для жизни, у кого – одиноким, у кого – компанейским, большей частью – семейным, посвященным купанью детей и глобальной стирке, – субботам, —

и отданным осмыслению собственного безделья, ближе к вечеру уже обременительного, отягощающего плечи, как навязанная кем-то в житейском непредсказуемом пути – пусть это и от чьего-нибудь доброго сердца, пусть там, внутри, даже целый ящик вина, оно приятно, конечно, однако нести тяжело, и подарок судьбы уже не в радость – не дающая распрямиться, пригибающая к земле поклажа, —

красным партийным цветом помеченным в календарях и голубоватым, отрешенно мерцающим свечением экранов черно-белых телевизоров умиротворенным – воскресеньям, —