Тадзимас

С грустью вспоминаю тщетные свои попытки издать книгу Шатрова в России – в самом начале девяностых, когда издавать, казалось бы, можно было что угодно. Читательский интерес к своей, ранее не издававшейся, потаенной литературе достиг тогда своего апогея. Все вроде бы ратовали за возрождение культуры. Птица Феникс, восставшая из пепла, упоминалась кстати и некстати и превратилась в расхожий образ. Выяснилось, однако, что издателей больше интересовали «жареные» темы, как тогда некоторые любили «со значением» выражаться, нежели хорошая поэзия. «Жареные» факты, сенсации, дозволенное свободомыслие. Вот что было нужно, в первую очередь. А стихи – подождут. Автор не сидел в лагерях, диссидентом не был, всякие письма и воззвания в защиту чего-то и кого-то не подписывал, демонстрации не устраивал? Тем более – подождет. Острое, с политической подоплекой, – вот что интересовало. С подробностями. Чтобы ужасов, страстей побольше. Или – третьесортные в основном писания эмигрантов третьей волны, большая часть коих уехала вовсе не по политическим соображениям, а чтобы там, на желанном Западе, успокоить свои разыгравшиеся амбиции. Нет, не до стихов сейчас! Да и какие-то они уж больно традиционные с виду, без этакой, знаете, формальной новизны, без авангардности, вот это модно, это сгодилось бы.

Ну никак не получалось с книгой, и все тут. Без всяких «бугров», на родной, удручающе ровной поверхности российского равнодушия. Где, впрочем, рытвин предостаточно.

Один мой знакомый пачками рассылал стихи Шатрова по редакциям журналов. Отовсюду возвращали, с краткой резолюцией: не подходит!

Другой мой знакомый специально подобрал большую перепечатку шатровских стихов о России и отнес их – куда бы вы думали? – прямиком в журнал «Наш современник». Там принесенные стихи полистали – и сразу, на месте, возвратили, пояснив: «Ну и что же, что везде тут – о России? Уровень не тот. Не для нас!» Вот уж поистине: такой уровень – не для них.

Темнота и непросвещенность издательских и журнальных работников – тема особая. Равно как и цинизм.

Не знали! Не знали, кто это такой – Шатров. Да и не хотели, судя по реакции, знать.

«Мы ленивы и нелюбопытны», – не зря говорил Пушкин.

Те новоявленные, более просвещенные издатели, которые могли бы и рады были бы напечатать книгу Шатрова, просто не имели для этого нужных средств.

Удалось мне сделать тогда всего три публикации стихов Шатрова в журналах: одну, по знакомству, – в малозаметном, но многотиражном «Клубе», две – в широко читаемой «Волге», где, несмотря на редакторские восторги, умудрились-таки по непонятным причинам исказить и сократить некоторые классические шатровские тексты, не удосужившись объяснить, зачем они это сделали.

Да еще в самом начале восьмидесятых передал я в знаменитый «Континент» целый машинописный сборник Шатрова, отменные тексты, одно стихотворение лучше другого, втайне надеясь, что Владимир Максимов и Наташа Горбаневская проникнутся поэзией Николая – и возьмут да издадут там, у себя, на свободном Западе, отдельную книжку: речь-то, по существу, шла о спасении отечественной поэзии.

Но из присланного лидерам свободомыслия сборника шатровских шедевров была выкроена, говорят, некая подборка с указанием, что об авторе стихов редакторам журнала ничего не известно, – подборка, которую я так и не видел.

А ведь хорошо помню, как перепечатывал я шатровские тексты: на самой тонкой бумаге, в две колонки, через самый маленький интервал, густо, подряд, на обеих сторонах каждого листа, – чтобы машинопись места много не занимала, чтобы хоть ввосьмеро ее сложить можно было, чтобы провезти ее через границу легче было бы, – такая вот наивная конспирация.

И верил тоже, выходит, наивно, что там, в Париже, наши правдолюбцы и герои, с трепетом прочитав эти измятые, надорванные, но верными людьми доставленные таки по назначению листки, возликуют: жива еще русская поэзия! – и немедленно позаботятся об издании текстов, – и когда-нибудь, даст Бог, увижу я не только обширные публикации в зарубежных периодических изданиях, но и на плотной заграничной бумаге напечатанную, любовно оформленную, хорошим предисловием сопровожденную – книгу Шатрова.

Нет, и там не поняли! И там, наверное, были «другие интересы».

Знать, не судьба была выйти шатровской книге в те годы на Западе.

Не листали эту книгу нашедшие себе там приют наши правозащитники, не проливались на эти страницы скупые слезы старых эмигрантов, не твердили шатровские строки наизусть незаметно подросшие на чужбине дети покинувших родину ранее жадных до чтения московских и питерских интеллигентов, этих кухонных фрондеров и спорщиков.

А ведь смотрите – вот хотя бы, стихотворение пятьдесят девятого года: