Таэ эккейр!

— Никаких посольских узлов, — покачал головой Лерметт. — Правда и ничего, кроме правды. Кто, по-твоему, впустил вывертня в вашу долину?

— Сам пришел, — растерялся Эннеари. — Он ведь все-таки маг.

— Он — вывертень, — сухо напомнил Лерметт. — И силы его мы не знаем. А хоть бы даже она и немалая... по мне, так если бы он принялся в закрытые двери силой своей ломиться, велика она или мала, то-то бы трезвону магического поднялось — глухой, и тот услышит. Нет, он не взламывал, а открывал. Значит, или он слово знал, или его впустили.

Эннеари хотел было возразить, но не успел: несчастная троица, потупив покаянные взоры, робко вышагнула из густых сумерек.

— Там... это... готово уже все, — сообщил Лэккеан, так и не осмелясь поднять взгляд.

— После договорим, — махнул рукой Арьен. — Ладно, сиротки — показывайте, что настряпали.

— А почему сиротки? — вскинулся было Лэккеан и тут же замолк, получив от Аркье незаметный, но чувствительный тычок под ребра.

— Лучше уж «сиротки», чем «красивые мальчики», — прошипел Аркье несообразительному приятелю.

— Правильно понимаешь, — одобрил Лерметт, грызя травинку.

— Арьен, — тихо спросил Ниест, глядя в землю перед собой — не напоказ, как Лэккеан, а по-настоящему, — а почему «красивые мальчики»?

Эннеари резко обернулся к нему.

— Ты действительно хочешь это знать? — поинтересовался он негромким опасным голосом.

Ниест прерывисто выдохнул, снова вздохнул, открыл рот, побледнел, закрыл его и молча кивнул.

— Так, — без всяких интонаций подытожил Эннеари. — А вы оба тоже хотите?

Аркье колебался: гроза, что, казалось бы, уже свалилась за горизонт, вновь стремительно возвращалась на небосвод. Лэккеан, принявший вид оскорбленной невинности — да не просто оскорбленной, а такой, которая из прирожденной кротости слова не скажет прежде других — решительно кивнул. Эннеари, судя по всему, эти его выкрутасы были давно знакомы: он не то, что лишнего укора — даже движения нахмуренных бровей дурацкую выходку не удостоил.

— Ну что же, — медленно и веско, словно размышляя вслух наедине с собой, произнес Эннеари. — Отчего бы и нет?

Лерметт только вздохнул украдкой. Ну почему у этих налеа недостало ума промолчать? Арьен — создание отходчивое, и гнев свой он успел избыть вполне... и чего ради мальчишкам вздумалось бередить недавние воспоминания?

— А стоит ли? — вмешался он. — Начнешь рассказывать, заново пережитое растравлять...

— Рассказывать? — неприятно улыбнулся Эннеари. — Нет. Я не рассказать, а показать хочу. Так оно быстрее... да и вопросов дурацких меньше будет.

Арьен и Ниест посмурнели. Лэккеан, напротив, так и рассиялся, словно ребенок в предвкушении лакомства. Он младше их всех, промелькнуло в голове у Лерметта, и он еще непонял. Не понял, вот и радуется. А ведь Эннеари ему и в самом деле покажет... ох, и покажет... во всех смыслах.

— А кому первому? — Лэккеан разве только ладони не потирал.

— Вот еще! — фыркнул Эннеари. — Не стану я вам поодиночке показывать. Трижды такое повторять... по мне, так и один раз лишний.

Он вынул из костра пылающую головню, повернул ее пламенем кверху и коротким движением без всякого видимого усилия всадил ее в землю до половины. Лерметт аж зажмурился. Да, конечно, Арьен не человек, но все-таки...

Губы Эннеари шевельнулись, и пламя сделалось сумеречно-синим, прозрачным и струистым, как вода.

— Все трое руки давайте, — сухо произнес он.

Лэккеан, глядевший на пламя, как завороженный, протянул руку первым. Аркье и Ниест, явно сожалевший о своих опрометчивых словах, умоляюще уставились на Эннеари. Он ответил им спокойным и пристальным взглядом, под которым оба эльфа смешались и тоже протянули руки к огню, хотя и не так охотно.

И тут — Лерметт с трудом удержался от вскрика — Арьен вложил свою руку прямо в синеватые струйки пламени. Они оплетали его пальцы, текли и таяли. Трое эльфов — Лэккеан с восторгом, Ниест и Аркье с обреченной решимостью — последовали его примеру без колебаний. Еще мгновение, и руки всех четверых соприкоснулись кончиками пальцев.

Лерметт едва успел по возможности беззвучно перевести дыхание (Арьен — ну, штукарь, ну мерзавец, погоди же ты мне!), когда пламя внезапно потемнело. Спина Эннеари напряглась, голова чуть запрокинулась и замерла.

Кто-то из эльфов — Лерметт под страхом смертной казни не смог бы различить, кто именно — не то застонал коротко, не то всхлипнул, тихо-тихо, еле слышно. Подвижное лицо Лэккеана исказилось судорогой ужаса. Ниест застыл, словно изваяние часового. В глазах Аркье медленно набухали слезы, и... нет, не выражение этих глаз заставило Лерметта онеметь, а то, что в них отражалось.