Таежная банда

– Во-первых, никакая экспертиза ничего не докажет! Ребенок не мой. Во-вторых, венок тоже не мой. Где тут написано, что венок от Мишукова Савелия к Кашиной Елене…

– Елене? – переспросила Яковлева. – Откуда тебе известно ее имя, если эту фамилию в первый раз слышишь? Ты сейчас будешь утверждать, что узнал ее данные в морге. Но ты произнес ее имя так, как произносят только в отношении хорошо знакомого человека. Ладно, допустим, я поверила тебе. А завтра я найду место, где ты купил этот венок и сделал надпись. Ты мужчина видный, надеюсь, что женщина из ритуальной конторы хорошо тебя запомнила.

Савва посидел немного молча и вдруг разразился гневной тирадой:

– Давайте, ищите, доказывайте! Сидите тут, изображаете из себя великих вершителей судеб, знатоков человеческой души! Что вы знаете вообще о душе, о любви, о боге! Ничегошеньки! Не вам решать мою судьбу, не вам меня судить! Все, я с вами больше не буду разговаривать, отведите меня в камеру!

Когда задержанного вывели из кабинета, Обручев, обращаясь к Яковлевой, в сердцах воскликнул:

– Каков он, а?! Будет до конца держаться, а ты его жалела! Завтра с венком обойди все ритуальные конторы, а я начну готовить Скворцова к очной ставке. Будем доказывать его злодеяния следственным путем.

* * *

Ночью спалось плохо. Обручев несколько раз вставал и пил холодную воду. Мысли его вновь и вновь возвращались к санитару-убийце.

«Надо завтра поставить точку в этом деле, – думал он, лежа в темноте с открытыми глазами. – Большая надежда на очную ставку, следователь прокуратуры опытный, проблем, думаю, не будет. Да и Скворцов вроде настроился решительно… Далее экспертиза крови, венок, молоток…»

Он не заметил, как уснул. Его разбудила трель телефонного звонка. Включив свет, взглянул на часы – было пять утра.

– Анатолий Евсеевич, тут задержанный хочет признаться в убийствах и требует тебя. Подойдешь, или до утра потерпит? – проговорил в трубку дежурный.

– Мишуков?!

– Да, он.

– Еду!

Санитар был угрюм и мрачен. Очевидно, за ночь он ни на минуту не сомкнул глаз. Обручев налил ему и себе горячего чая, достал сушки и сахар. Глядя в глаза подозреваемому, сказал:

– Савелий, разговор предстоит долгий, сначала надо подкрепиться. Вижу, что всю ночь не спал, наверное, думу думал крепко и решил сделать заявление. Вот только какое? Если ты разбудил меня среди ночи только ради того, чтобы запудрить мозги очередными своими сказками, то я не знаю…

– Анатолий Евсеевич, ваши опасения напрасны. Я долго думал, оценил свое положение и решил признаться в содеянном. Сегодняшним своим признанием я поставлю крест на своей жизни… А зачем она мне нужна, эта жизнь? – Савва вытянул вперед свои руки с растопыренными как грабли пальцами: – Вот этими руками я уничтожил своего ребенка, свою любовь! Казалось, вот оно – счастье, совсем рядом, осязаемо, бери его осторожно, бережно и лелей, а я воспринимал все как должное, как само собой разумеющееся…

– А ты знал, что Лена в положении?

– Откуда?! Впервые услышал об этом из уст патологоанатома. Лена тоже не знала… Знала бы, сразу мне сказала… Я так хотел ребенка!

– Давай, Савва, выпей чай и расскажи мне все подробно. Только после этого твои показания занесем в протокол.

Когда санитар закончил свою трагическую исповедь, на часах стрелки показывали восемь утра. В кабинет заглянула Яковлева и, увидев сыщика с подозреваемым, удивленно воскликнула:

– Вы что, всю ночь здесь просидели?!

– Люда, заходи! – обрадовался Обручев. – Савва поднял меня ночью и решил во всем признаться.

– А с какой стати? – сделала круглые глаза Людмила. – Что толкнуло его к этому?

– А причина вся та же, о которой ты мне говорила ранее, – любовь. Любовь в равной степени может творить и добро, и зло. Нам этого не понять.

– Куда уж нам, простым смертным, – улыбнулась она. – Насчет венка все остается в силе?

– Оставь, никуда не надо ходить и показывать. Сегодня отнеси, пожалуйста, венок обратно на могилу Елены и попроси Марфу, чтобы поставила какой-нибудь маленький памятник с ее именем.

– Хорошо, все организую. Я заметила, у Марфы в запасе есть готовые деревянные надгробные памятники. Попрошу – не откажет, – ответила Людмила и кивнула головой в сторону задержанного преступника. – Еще одним шатуном меньше стало в городе!

Заключение

Мишукова за убийство двух человек осудили к пятнадцати годам лишения свободы. Ему не было инкриминировано убийство женщины, заведомо для виновного находившейся в состоянии беременности, поскольку следствие не нашло никаких доказательств, что преступник знал об этом факте.

Судья в приговоре указал, что уничтожение или расчленение трупа с целью сокрытия преступления не может быть основанием для квалификации убийства как совершенного с особой жестокостью. Очевидно, это и спасло санитара от высшей меры наказания.

Скворцов получил три года колонии за укрывательство, отсидел положенный срок, но вскоре умер на воле. За кражу из морга сумочки и сапожек ему не предъявили обвинение, поскольку мать погибшей при ДТП Синяевой отказалась от подачи заявления.