Таежная кровь

Может быть, все так и случилось тогда. Оставалось несколько минут… Один или два верных выстрела – и наступит миг удачи. Топ представлял себе ту минуту, когда могучий бык-пантач подломится на передних ногах, завалится на грудь, вытянет шею, перед смертью все же сохраняя свои драгоценные неокрепшие рога. Стараясь преломить волнение перед тем, как приложить к плечу приклад ружья и положить указательный палец на спусковой крючок, Топ осторожно достал из нагрудного кармана часы, посмотрел время.

Стрелки показывали десять часов пятнадцать минут вечера. Отличное время, можно засветло освежевать зверя. Затем машинально положил механические часы на полочку в стене лабаза, на краешек целлофанового пакета, где лежали хлеб с маслом. И направил стволы ружья на границу леса, откуда должен был выйти марал. Проделал бесшумно, заученно, как делал много раз. Поднял стволы под движение зверя, зная, что тот не услышит.

Однако пантач встал в то мгновение, когда глаз охотника пал на планку ружья или секундой позже. Остановился в переплетениях невысокой подсады, ерника, густо разросшегося в пихтовой колке. Впрочем, в этом не было ничего необычного. Да, остановился зверь последний раз перед тем, как выйти на солонец. Еще раз послушать, принюхаться, нет ли кого рядом: медведя, своего собрата марала или человека. Убедиться в своей безопасности, что все спокойно, можно смело выходить. На этот, последний, «отстой» маралу нужна минута, не более, чтобы еще раз удовлетворить свое врожденное чувство самосохранения.

Но в этот раз все было иначе. Прошла минута. Зверь не двинулся с места. За ней – вторая, третья, пятая. Марал все так же стоял в чаще. Невидимый, гордый, не досягаемый для пули. Это говорило о том, что зверь чего-то боится. Но чего? Оставалось только догадываться.

Сгустились сумерки. В единую, сплошную стену слилась темная тайга. Прошли полчаса, час… А в поединке охотника и зверя не было изменений. Человек ждал появления пантача, а он не выходил под выстрел. Безумная неопределенность: кто кого. Вот уже планка ружья слилась в комковатую массу, не видно среза стволов. Бесполезно стрелять, даже если зверь и выйдет на лизун. В лучшем случае увидишь темное пятно, в котором не разберешь, где голова, а где лопатка. Выстрелить наугад – значит загубить марала. Попадет пуля в полость, уйдет добыча, до рассвета завалится, пропадет, «сгорит». А это еще один грех на душу.

Топ осторожно убрал ружье, откинулся спиной к стенке лабаза. Долго, напряженно слушал ночную тайгу: здесь марал или нет? Смотреть бесполезно. Что можно увидеть в ночи? Услышать, как уходит зверь, тоже маловероятно. Почуяв опасность, марал уйдет так, что не поймешь, был ли он здесь или нет. Поставит копыто тихо, как упадет снежинка. Продвинет упругое тело осторожно, бесшумно, медленно, будто сдвинется минутная стрелка часов. Шаг за шагом. Молчит трава. Не гремят камни. Ни один сучок не щелкнет. Уйдет зверь – как растает, растворится, испарится. Таким сотворила его мать-природа: в минуты опасности быть невидимым, неслышимым.

Топ ждал. Седьмое чувство, необъяснимое, говорило ему, что марал все еще здесь, стоит там, в темноте ночи. Слушает, пытается почувствовать. Но что? Топу было неизвестно.

Предположение подтвердилось позже. Часа через два напряженного ожидания переменился ветер. Легкое атмосферное течение воздуха вынесло на марала запах человека. В этот момент пантач «рассказал» о своем присутствии. Взорвался неукротимой энергией. Предупреждая округу, залаял собакой. Убегая от опасности, запрыгал по захламленной тайге резвым мячиком. Засмеялся над коварным охотником: «Эх, человек! Ты думал, что умнее зверя? Нет! Побереги пулю для другого случая!»

Топ едва дождался утра, спустился с лабаза на землю. Затем, долго, кропотливо разбирая следы, вымеряя расстояние, пытался понять, почему марал не вышел на солонец. Да, вот он зверь, бык-пантач, стоял здесь, в курослепе. Нетерпеливо, нервно переступал ногами по влажной земле. Осторожно крутился на месте, пытаясь выяснить, откуда идет опасность. До лабаза тридцать шагов, не более. Услышать охотника зверь не мог. Топ сидел очень тихо, «плотно». Шерстяная одежда, выстиранная в свежей проточной воде, прожаренная на солнце, не имеет запаха, даже при редких движениях тела «издает» минимальное количество звуков. Тогда что же могло насторожить зверя?

Ответ нашелся очень скоро и оказался, как всегда, безумно простым. Это были его часы, на которые он посмотрел вечером, а потом положил на целлофановый пакетик. Зверь услышал их работу, новый, непонятный звук, которого в тайге не бывает. Остановился, насторожился, и… оставил человека в дураках.