Таежная одиссея

Я хорошо видел его высоко вскинутую голову с развесистыми рогами. Олень летел прямо к месту, где стоял Димка, и тот, переполошившись, сиганул в сторону. Поднявшийся из-за кочек Сузев вскинул винтовку, но она только чакнула. Осечка! Изюбр заметил обман, круто развернулся, но Сузев успел передернуть затвор, и многоголосое эхо выстрела прокатилось по сопкам. Добытый нами олень оказался очень крупным, и это решило наши пищевые проблемы.

На следующий день, возвращаясь с проверки ловушек, я услышал монотонный крик бурундука.

Полосатый лесной барометр снова предвещал дождь, И, как всегда, не ошибся. К вечеру небо обложило низкими тучами и по-осеннему холодный, затяжной дождь загнал нас в барак на целую неделю. Конечно, сидеть днями в помещении мы не могли и изредка ходили в тайгу, добросовестно делая свое дело.

Из дневника экспедиции (Запись, сделанная Моргуновым) «15 сентября.

Не всем в мутной воде легче ловить рыбу. Норка, к примеру, не может ее поймать и переходит на другой харч. Сейчас она ищет всяких там мокрых воробьев и прочих пичуг. К нашим ловушкам совсем не подходит, потому что не может учуять в них рыбу — вода уносит запах. А небо прохудилось основательно. Все мокрое и холодное. Ловушки замывает грязью. Каждый день таскаешься с ними на новое место. Дождю не видно конца. Сегодня полез кормить норок, как-то нечаянно сунул за сетку палец, и его не полизали, а укусили.

И все же: как бы нам придумать заряжать ловушки какой-нибудь живностью?… В доме у нас до чёрта мышей…»

В первый же погожий день, истомившись от безделья, мы с Димкой решили отправиться в путешествие. Хотелось поразмяться, посмотреть новые места, тянувшие к себе заманчивой неизвестностью. Сузев ворчал, но мы пообещали ему долго не задерживаться.

Собираясь в дорогу, Димка положил себе в рюкзак одеяло. Сколько я его ни уговаривал не брать лишнюю тяжесть, он наотрез отказался внять моему совету. В его голове крепко засели образы индейцев, в атрибуты которых обязательно входила эта вещь.

Солнечным тихим утром мы, свистнув собак, бодро зашагали по расцвеченной, посвежевшей после дождя тайге. Осень уже полновластно хозяйничала в лесу. Каких только красок в нем не было: желтые, зеленые, оранжевые, багровые, коричневые цвета заполняли все пространство. Цветной пожар бушевал вокруг нас. Особенно нравились мне клены. Их резные листья прямо-таки полыхали на фоне зеленых кедров и слей.

Мы шли по направлению русла Перевальной, срезая ее изгибы. То и дело попадались заросли дикого винограда и актинидии. Ягод было так много, что невольно рождалось сожаление о пропадающем бесполезно добре. Хотя природа и предусмотрела их диких потребителей, но вряд ли они были в силах съесть и третью часть таежного урожая. Созревающие шишки пучками торчали в кронах деревьев, и возле них уже хлопотали кедровки.

Чем дальше мы пробирались в верховьях Перевальной, тем стремительней становилась река. Километров через десять она превратилась в непроходимую для лодки дорогу. Заломы следовали через каждые полкилометра. К концу дня, пройдя километров двадцать, мы остановились на ночлег на берегу реки. Пока я устраивал костер, Димка подстрелил на ужин двух рябчиков.

Нодья[1]* из сухого ясеня горела ровно и сильно. Завернувшись в свое одеяло, Димка сосал огромную «козью ножку»; неподвижно уставившись на огонь. Он и впрямь был похож на индейца — не хватало только перьев на голове.