Таежная одиссея

На следующий день мы перевезли из зимовья рысей, дичь и весь наш скарб. Часть мяса сдали, часть отдали Аянке, на попечение которого оставляли рысей. Поздно вечером, когда все собрались уже спать, в дверь дома постучали. Проделав за день семидесятипятикилометровый путь, к нам пришли Трофимов и Селедков. Шумные приветствия, расспросы— и мы засиделись за полночь.

Моя вторая встреча с Игнатом Трофимовым не изменила впечатления о нем. Он оставался все таким же: спокойным, уверенным и простым. Он уважал себя, но с не меньшим уважением относился и к окружающим. Как все здоровые люди, он не был лишен чувства юмора. Свое ремесло тигролова он вовсе не романтизировал и относился к нему, по крайней мере внешне, так же, как и к своей профессии комбайнера. Разве чуть громче звучал его голос да блестели глаза, когда он говорил про охоту. Ко времени нашего знакомства Трофимову можно было дать под пятьдесят, но я знал, как обманчиво внешнее впечатление о жителях тайги. Однажды в Дерсу я пытался определить возраст двух человек и ошибся на четверть века в меньшую сторону. Разговаривая с Трофимовым, я видел, что в нем ничего не было от бородатых, замкнутых и грубоватых таежников, столь милых сердцу журналистов и режиссеров. По общему молчаливому соглашению, он был признан руководителем охоты.

Половина следующего дня ушла на сборы. Все, что мог рассказать нам Сузев о следах, было немногим: в пяти километрах от Мельничного прошла тигрица с тремя тигрятами, и, судя по следам, тигрята ходили с ней уже последний, третий год. Как долго продлится охота, мы не знали и брали с собой груза столько, сколько могли унести.

Солнечным и морозным январским днем уходила наша группа из деревни. Растянувшись в цепочку, шагали мы по льду Б. Уссурки и от тяжести ноши не чувствовали мороза. Только на коротких привалах он набрасывался на наши разгоряченные тела, проникая острыми иглами под одежду. В тот день столбик ртути стоял на сорокаградусной отметке. Воздух был настолько сухим, что, попадая в легкие, казался наполненным песком. Собаки сразу же сворачивались клубками, закрывая нос хвостом. Теперь их у нас было шесть. Двух громадных желтых псов привел Селедков и одну Трофимов взял у заезжего лесника. Последнюю звали Пиратом, и был он по характеру сущим разбойником. Мы только диву давались, откуда в этом крохотном существе столько злости. Волчьей окраски, с вечно налитыми кровью глазами, он мог свободно пройти под брюхом любой нашей собаки, однако это не смущало его и он при малейшем поводе, а зачастую и без него, задирался со всеми псами, видимо нисколько не задумываясь над тем, что так однажды может лишиться жизни. Ему не раз задавали трепку, но ума у него от этого не прибавилось, и Пират, одержимый упрямством, продолжал злобствовать и ненавидеть весь мир. В конце концов собаки, в нашем присутствии, начали избегать его, но я не мог поручиться, что, завяжись у них потасовка где-нибудь в укромном уголке, — голова и хвост Пирата не оказались бы в разных местах.

К концу дня мы встали на след тигриной семьи и прошли километров семь. Рассматривая следы, Трофимов подтвердил, что тигрят действительно трое и они трехлетнего возраста. В манере ходить у тигров ощущалась общая кошачья повадка; расстановка следа мало чем отличалась от рысьего.

Ночевать остановились недалеко от Б. Уссурки — следы продолжали идти вдоль берега. На этот раз у нас были и палатка и крохотная железная печурка, которую принес Трофимов. Разбивка лагеря не заняла много времени, но к вечеру мороз усилился, и я не заметил, как обморозил кончик носа. У Моргунова и Сузева побелели щеки, пришлось оттирать их снегом. К ужину Трофимов натопил два котла внутреннего сала, накрошив туда сухарей.

Мы с Моргуновым с удивлением смотрели, как наши компаньоны начали есть невообразимую кашу. В наших глазах разница между касторкой, рыбьим жиром и топленым салом была невелика. Подавляя спазмы, мы отважно отведали по две ложки диковинного варева.

— Хороша тюря, да аппетита что-то нет, — сказал Димка, откладывая ложку.

— Ай ли? — прищурился Трофимов. Моргунов засмеялся.

— Да знаешь, Игнат Трофимович, я как-то летом на Перевальной с непривычки после изюбрятины всю ночь просидел в кустах. А сейчас не лето!

— Обвыкнешь! — засмеялся Трофимов.

— Так-то оно так, — согласился Моргунов, — да пока обвыкну… На скорую руку мы сварили себе мясной суп.

— Игнат Трофимович, правду говорят, что будто у вас когда-то мертвый тигр ожил? — спросил Димка, укладываясь спать.

— Как? — не понял Трофимов.

— Да рассказывают, будто в молодости вы с батей убили тигра. Пошли в деревню, взяли лошадь, привязали тигра к телеге, чтобы не свалился, и двинули. Шли, говорят, по улице, а за вами зеваки толпой, и только к дому заворачивать — тигр возьми да и оживи. Пуля вроде его по башке скользком саданула. Тигр как рявкнет — лошадь на дыбы и в намет, людишки — кто куда. Прет, значит, кобыла по деревне, а в телеге привязанный тигр…

— Врут люди, — засмеялся Трофимов.

— Жаль, — разочарованно сказал Димка.

— Что жаль?